В молодости я часто выступал на литературных вечерах вместе с поэтами-фронтовиками. Меня призывали в их заслуженные ряды, потому что я, как и многие в моём поколении, сочинял стихи о Великой Отечественной, увиденной глазами послевоенного юноши. И вот однажды (уже началась перестройка) со мной рядом на сцене ЦДЛ, если не ошибаюсь, 9 мая оказался в кресле ветеран, которого прежде я не встречал на подобных мероприятиях: подтянутый, лысоватый, на груди – внушительная наградная колодка, на лацкане пиджака – значок «Мастер спорта СССР», большая редкость по тем временам. Дожидаясь очереди к микрофону, мы разговорились. Фронтовика звали Юрий Разумовский.
– …Он из тех самых Разумовских, из графьёв! – услышав наш тихий разговор, вставил известный шутник и поэт Марк Соболь.
– Ну не совсем из тех… – скромно усмехнулся мой новый знакомый. – А вы, Юра, не из тех Поляковых?
– Совсем даже не из тех, – ответил я, поняв, что речь идёт о знаменитом предреволюционном меценате Самуиле Полякове, издателе «Аполлона».
Наконец, Егор Исаев, ведший вечер, объявил поэта Юрия Разумовского, с некоторой иронией добавив, что тот не только участник войны, но ещё, видите ли, «спортсмэн». Мой сосед насупился, встал, подошёл к микрофону и отлично поставленным голосом, почти как актёр, начал читать:
Канцелярскому слову – «участник»
Возражает и слух, и язык.
Это слово звучит, будто «частник», —
Мне милей и роднёй – «фронтовик».
Я вступил в это братство святое
В самый трудный для Родины год
И впервые познал, чего стою.
И узнал себя в слове «народ»…
Вызывая ревнивое недоумение мэтров цэдээловской сцены, зал бурно аплодировал Разумовскому и долго не отпускал, требуя ещё и ещё стихов. Он читал снова и снова:
Я не сказал бы, что досталось
Мне больше горя, чем другим,
Но то, что в памяти осталось,
Узлом завязано тугим.
И с каждым годом всё больнее
Мне эту правду сознавать:
Я был во всём отца сильнее,
Я был всегда нежней, чем мать…
Ну а в заключение, отнимая хлеб у юмористов, которые томились, ожидая, когда под конец вечера их выпустят для потехи публики, Разумовский прочитал несколько иронических миниатюр:
Наш язык ещё в зачатье
Был замешан грубовато:
Он, как справка без печати,
Недействителен без мата.
Зал устроил поэту такую овацию, что Егор Исаев долго не мог унять аплодисменты, чтобы продолжить вечер.
– Ещё, ещё! – кричали слушатели.
– Ну, хватит, хватит, друзья мои! – увещевал ведущий, – у нас сегодня не авторский вечер Разумовского. Дайте же выступить и другим!
– А когда у вас будет авторский вечер? – тихо спросил я вернувшегося на своё место поэта, порозовевшего от радости признания.
– Никогда, – был ответ.
…Потом, как водилось после выступлений, мы спустились с Юрием Георгиевичем в Пёстрый зал, и буфетчица Люся налила нам в кофейные чашки коньяку: на дворе лютовала горбачёвская антиалкогольная кампания. Мы выпили. За разговорами я узнал, что во время войны Разумовский, окончив Военно-воздушную академию имени Жуковского, служил офицером во фронтовой авиации, был награждён орденами и медалями:
Комэск, с которым на войне
Летал я в паре,
Сказал однажды обо мне:
«Хороший парень!»
Однако после Победы он избрал не военную, а гражданскую стезю, точнее, сразу две стези: литературную и спортивную, поэтическую и волейбольную. Кстати, волейбол являлся излюбленным видом спорта у предвоенной и послевоенной литературной молодёжи, сохранилось множество мемуаров о горячих матчах между сборными ИФЛИ и Литинститута. В 1951 году в числе других поэтов-фронтовиков, вскоре прославившихся, Разумовский окончил Литературный институт, но не стал литсотрудником или профессиональным поэтом, а пошёл по волейбольному ведомству, даже был включён в тренерский коллектив сборной СССР. И первую книгу лирики «Радуга» он выпустил только в 1961-м, на волне оттепели, в 42 года от роду, что явно поздновато даже по тем неспешным советским меркам. Через три года его приняли в Союз писателей СССР, но следующей «взрослой» книги – «Наедине» – ему пришлось дожидаться 25 лет. Впрочем, он переводил, писал стихи для подрастающего поколения и стал одним из лучших детских поэтов того времени, в чём-то повторив судьбу обэриутов.
Нынче в школе первый день —
Первый день учёбы.
Мы оставим дома лень,
Не мешала чтобы.
Все мы – Сени, Нади, Вани —
Лень осталась на диване —
Ей вздремнуть охота.
Вон она лежит и злится —
Скучно ей одной лениться.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу