Пусть живут они долго, как все — день за днём,
пусть летают, поют на просторе.
А я буду мечтать только лишь об одном —
что придут рифмы новые вскоре.
Ко мне мой ангел, гость случайный,
сегодня вновь прислал гонцов.
Но я, признаться, не готов
прочесть судьбу, проникнуть в тайны.
С улыбкой горькой и печальной
не разглядеть обрывки снов.
Обезображен человек
своим неведеньем простого,
утрачен смысл и стёрлось слово,
и нет уже любви навек.
А дождь струится из-под век,
смывая призраки былого.
Бредёт душа и время плачет
над теми, кто по сути слеп.
Но остаётся в небе след
от тех концов, что в воду прячут.
Из пальцев крестик на удачу
пусть даст обратный мне билет.
Зима не спешит в этот год високосный
порадовать снегом капризных детей.
Её Грета Тунберг без всяких затей
признала вчера депрессивно-несносной.
На всех перекрёстках окольных путей
всегда виден взгляд ледяной, смертоносный.
Вот так и живём между скукой и страхом,
не веря себе, ничему, никому,
свой дом превращая в немую тюрьму,
теряя мозги с небывалым размахом.
Я жизни такой никогда не приму,
уж лучше быть тенью — обычным монахом.
Избавь ты нас, Боже, от солнечных пятен,
от буйства магнитных, порывистых бурь,
от злобы завистливой, льющейся внутрь,
от всяких пророчиц, чей голос невнятен.
Пусть будет торжественна неба лазурь,
и грома язык станет смертным понятен.
А где-то калитка скрипит и скрипит,
как будто бы плачет протяжно и тонко.
Да это же осень с глазами ребёнка
мне в пропасть души заглянуть норовит,
играя со мной как шальная девчонка.
Откройте калитку, впустите её,
ещё ведь деревья не все облетели;
пускай перепутает дни и недели
открыв нам объятья и сердце своё,
чтоб пряные астры завянуть успели.
Умрут стебли трав до далёкой весны,
умрёт каждый лист, и берёзы, осины;
заплачет тихонько метель ночью длинной,
и звёзды на небе не будут видны.
Какая тоска — просто так, без причины!
Мне кажется: безумное ничто
жестоко правит этим скорбным миром.
Откуда взялся этот подлый вирус,
и почему, — а главное за что?
На небе звёзды ломаным пунктиром
нам пишут ясно — знать бы только что.
Нам не уйти от бедственной судьбы,
и не понять жестокости природы,
что мстит за зря потраченные годы,
за города, где заперты рабы,
за навсегда испорченные воды,
за подлость мыслей, что всегда грубы.
Нельзя ведь жить, забыв про тормоза,
и без конца насиловать природу.
Склонилась память горькая у входа,
желая лишь закрыть свои глаза,
не видеть скорби близкого исхода,
чей скрытый смысл прозрачен как слеза.
Пришла пора смолить большой ковчег, -
пылают храмы, рушатся устои.
И снится мне совсем уже другое:
зловещий мир, растущий из-под век...
О чём ты думал, глупый человек?
А чем ты думал — спрашивать не стоит.
Шуршат по асфальту упругие шины,
уносятся вдаль, исчезая, авто.
Как в стаде овец — они сутью едины,
но что у них в сердце не знает никто.
И в этом и есть всех аварий причины.
Пускай себе мчатся по тесным дорогам...
Я им не завидую, я — пешеход!
Хочу быть беспечным и Бродским немного,
и взгляд упереть в ледяной небосвод, —
поймать отражение мира иного.
Сегодня он низкий, прозрачен и бледен,
уже не смеётся как горный хрусталь.
Я с ним говорю — он не склонен к беседе,
ему непонятна земная печаль.
Совсем как мои никакие соседи.
Невыразимая печаль
вдруг захлестнула ненароком
и понесла в простор далёко,
открыв изменчивую даль.
Навстречу звёздному лучу,
среди теней немых, бездомных,
бесшумных слов и мыслей тёмных
в изнеможении лечу.
Так стань печаль моя светла,
чиста — как сердце у ребёнка!
Но рассмеялся кто-то звонко,
роняя перья из крыла.
Как больно падать с высоты
в своё изношенное тело...
Сияла звёздочка и пела,
поговорив со мной на "ты".
Читать дальше