Римид Нигачрок: Стихи. избранное

Вот и стал Иван старатель,
Ему латок, лопата и кайло —
Жена и батя, и приятель;
И гнус сосал, и солнце жгло.

Мечтал, найти бы самородок,
Иль россыпь горстью загребать.
Зима и лето – мчались годы…
До нитки спустит всё опять,

Как в кабаке фарта найдет,
Забудет, что его заждались,
Что обещал он наперед,
И пьет потом уж от печали.

Но девку всё-таки сосватал,
Из местных, сущая дикарка,
Он бросил пить, поставил хату,
И баньку топит очень жарко.

Год-два – родит ему сынка,
Еще годочек – девка в доме.
Пусть и крепка еще рука,
Но кашель бьет и кости ломит.

В семь лет сгорел Иван и помер,
Детей – две девки, три сынка,
Кормильца нет – и горе в доме.
Песком златым полна река…

…да с чистого листа,
пройдя через забвение,
отмыть былого тени,
душа опять чиста?
Не смерти ли портрет?
Фантазией поэт,

Философ иль ученый
за недостатком знаний
себя, других обманет,
а как разоблаченный,
шокирован открытьем —
за жизнью жизнь небытие,

иное состоянье,
без имени, и личной
нет памяти, вторичны
земные достоянья,
«я» в целом раствориться,
дела забудешь, лица,

себя забудешь…. Это —
Фантазия и только.
Дави на газ до полика,
живи на всю катушку,
пока ты в теле бренном,
а жизнь – твоя арена.

Ешь яства иль горбушку,
одетый скромно, с шиком,
иль златоуст, заика,
былое – достоянье,
и каждый миг прожитый,
как ценности храни ты,

и откажись заранее,
чем жил на свете белом.
Ты вечный дух – не тело,
пока ты любишь – вечный,
живой, пока стремишься,
всё дальше, глубже, выше,
пусть век и скоротечный.

Автобиографии кто написал страницу
Юным, и стариком в неё же уложится.

Как лаконичен бронзовый квадратик,
Для имени и даты точно место хватит,

Но для судьбы достаточен и прочерк.
Так воображенье питает многоточие,

Смолчал о чем, другие, жди, добавят,
В судьбе, что было, не было, исправят.

Автобиографию кто уложил в страницу,
Пропасть из памяти людей тот не боится.

Писать стихи не столь потребность, как привычка,
Пусть не беру слова «я не поэт» теперь в кавычки,

А «рифмоплет» и «графоман» слова не оскорбляют,
Увы, потратил сорок лет, так чувствую, что зря я.

Потребность сочинять стихи мучительно без веры,
Уменье без души писать стихи и вовсе что химера,

Как сделка, компромисс, короче, как привычка.
Романтика души, испуганная птичка,

Оставила помет и песни след лиричной:
Какой же ты поэт, ты человек обычный.

Ну, вот и хорошо, что есть определенье,
Я человек обычный, не каждый это ценит.

Я человек, который кокетничает: Скромный.
От страха и обиды тщеславием влекомый,

И восклицает горько с отчаяньем: Пустышка!
Самокритичность безжалостна уж слишком,

Тем самым вымогает сочувствие, короче,
Потребность ли привычка, важней – душа так хочет.

Ну, вот теперь яснее узор судьбы я вижу,
Теснее стал я с нею, родней она и ближе.

Прости Судьба ворчанье в минуты черной ночи,
Спасал себя отчаянно, жалел и верил очень.

Мы шли с тобою тесно, иль расходились в ссоре,
Бывало, злился, честно, но примирялся вскоре.

Прости, что долго очень имел к тебе сомненья,
Мол, помогать не хочешь, без совести зазрения.

Теперь, Судьба, я вижу, не зря все испытанья,
Прощен, и я пристыжен, с любовью в назиданье.

С тобою неразлучно росли, учились годы,
Нам вместе и не скучно в удачах и невзгодах.

Судьба, моя подружка, обманщица, капризна,
Что нынче шепчешь в ушко, совет ли укоризну?

Прости меня, как друга, прости за неуменье,
Бывал тобой напуган неясным ощущеньем.

С тех пор мы поумнели, взрослее стали, что ли,
Влюбились, в самом деле, в одну и ту же долю.

И пусть труды философов уму и не вредили,
Но и помочь ему они ничем почти не могут,
И содержанья книг со временем забылись,
От власти терминов свободен, слава Богу.