Сергей Надеев: Игры на воздухе

Не опечалившись, душа не озарится…
Не снегом связаны – какой-то ледяной
Нелепой присказкой.
Как водится, проститься
Не так достанется, и по цене иной.

Не стоит бедности…
Но умереть – нелепо:
Сдержать дыхание, себя перемолчать,
Привстать на цыпочки. – А где душа-то? —
– Где-то.
Ушиб массирует. Кому её встречать?

Натянешь шапочку, в карманы руки втиснешь.
Канавка Зимняя ещё блестит со дна,
Как будто вымели и осмолили днище,
Продули насухо.
На что теперь ладна?

И всё ж, примеривай шаги в начале года.
– Кривая улица, припавшая к воде,
Не жмёт в груди? не коротка? —
«Немного.
А впрочем, вольности не обрести нигде».

Поднялся дó верху и затихает, глохнет
Разбега шум – стремительней, плавне:
Так влажный след, сжимаясь к центру, сохнет
На жарком кожухе и так же – кисть немеет.

…Неловко вскинулась и осеклась несмело:
Душа ли прянула или состав качнуло? —
Прижалась нáскоро и ткнулась неумело,
С подножки спрыгнула, пальтишко запахнула.

Как птица скорая: спугни – и не вернётся,
Нахохлилась, нырнула в мех щекою
И шарит петельку (никак не попадётся)
Озябшею рукою.

Да так и вспомнится: перчатки, ворот платья,
Короста наледи локомотивной смазки,
Табло черкнувшее…
«А все слова, объятья?» —
…каблук подломленный, намокшие завязки.

В январе – мучительно темнеет:
В полдень ясно – день уже сгорел;
Чиркнешь спичкой – вспыхнуть не успеет.
В воздухе – как будто сыплют мел.

Где окажемся, свернув из переулка?
Тяжело темнеет на снегу
Летний дом; промёрзла штукатурка.
Рубят лёд на правом берегу.

Постоим на меркнущей аллее.
Остаётся и в последний час
Небо уходящее – светлее
Сумрака, снедающего нас.

Вскинешь руку – отзовётся тускло
На скупой перестоявший свет
Простенький, перехвативший узко
Левое запястие браслет.

«Пятый час…»
А лыжник одинокий
Катит по расхлябанной лыжне:
Вдох и выдох. Снова вдох глубокий.
Лиственницы стынут в вышине.

Где уж нам с немудрящим сюжетом
Совладать: всё слова да слова;
Плоть ладошки пронизана светом,
А в колечке, дыханьем согретом,
Столько нежности и волшебства!

Разве выходишь жаркую тягу
Всё запомнить: извив, поворот?
Жизнь пройдёт, как вода сквозь бумагу,
И какую вселенскую тягу
Беззащитностью приобретёт?

Посмотри, как стрижами прошита
Пропылённого воздуха пядь;
Божьи птахи снуют деловито,
Но скупого небесного жита
Им и спешившись
не собрать.

Так сюжет или фабула, всё же,
Тупики Поварской слободы?
Под муаровым небом, до дрожи,
Что тебя бесконечно тревожит?
Бог с тобой! Далеко ль до беды.

Когда я стану старым
И будет
Лицо моё тёмным и сморщенным,
Как изюмина, —
Меня полюбит
Девочка с золотыми глазами.

Она
Будет вбегать ко мне, тонкая,
Перехваченная в талии пояском.
– Доброе утро! —
Будет шептать мне
И розовым крохотным ушком
Прижиматься к плечу.

И мне станет неловко
От стремительных полудетских жестов
За свою наступившую старость.

– Тополя цветут!
«Отцветают, —
Поправлю я. —
И я —
Тоже такой тополь…»
– Что ты! что ты!
Ты совсем не старый… —
И коснётся щеки моей впалой
Пальчиком,
Словно узоров.

И я вспомню стихи свои старые
И такую же девочку вспомню,
И себя
В этот юный возраст,
Удалого и бестолкового.

И, наверное, что-то почувствовав,
Скажет девочка:
– Мне приснилась
Поляна земляничная, где
Кто-то ездил на мотоцикле.
И красны были —
Чёрные прежде —
Колёса.

Отвернётся.

А я пошучу неудачно:
«Будь ты старше на столько,
На сколько бы стать мне – моложе,
Я бы взял тебя в жёны».

И ответит мне девочка тихо:
– Нет,
Тогда б не любила тебя.