Георгий Мосешвили - Избранное. Том II

Братья, у кого в сердцах
Правда – ложь мою исправьте.
Мир стоит на трёх китах:
Правде, Лжи и Полуправде,
Полуправда – полуложь!
Жизнь моя, мой хлеб единый,
Не твоей ли половиной
Я плачу последний грош?

Всё легче и тише – и лучше для всех,
как время без страха и речь без помех,
как солнце без слёз и случайный успех —
и как разрешённый вопрос.
Как пламя, которое скоро умрёт,
как белая краска для Красных ворот,
как сладкий тягучий и приторный мёд —
случайный и лёгкий успех.

Но горечь встаёт словно солнце в дыму
железным лучом рассекающим тьму
отточенным лезвием – и одному
тебе не уйти никуда.
Во всех измереньях пространства пустых
без звука без памяти без запятых
стоят в тишине сновидений твоих
разрушенные города.

Уйти бы тебе – но куда же уйдёшь?
Всё легче и проще – особенно ложь
и мёд твой безвкусен и цвет нехорош
и время у страха в плену.
И всё же без помощи (Бог сохрани!)
как повод для смеха предмет болтовни
ты вновь возвращаешься в мирные дни
как будто идёшь на войну…

Визави-невидимка, вновь ты против меня.
Ночью, когда стихают ссоры и болтовня
В доме, когда другие видят Солнце во сне,
Вечный мой собеседник, ты приходишь ко мне.
Кто-то сказал, ты помнишь, что тишина есть ложь.
Ты неслышно приходишь, ты неслышно уйдёшь.
Ты приходишь нежданно, поступь твоя легка.
Так рождаются в небе тихие облака.
Голосом столь же тихим ты начинаешь речь,
Словно ты хочешь голос спрятать или сберечь,
Словно не существует громких и лживых слов.
Так едва различимо пенье колоколов
Издалека. Так в море музыка звёзд звенит,
Память перебирает струны старых обид.
Речь твоя невесома, еле внятны слова.
Это почти что шепот – так говорит листва
Осенью, если ветер вьётся в ветвях дерев.
Это напоминает еле внятный напев,
Слышанный где-то в детстве. Голос твой так знаком.
Жаль, что нельзя вернуться в те времена тайком
И подсмотреть, подслушать – где и о чём, когда
Ты говорил со мною некогда, в те года.
Но не найти истока голосу твоему:
Память не возвращает то, что ушло во тьму.
Ты говоришь, что память – слишком горький укор,
Что человек непрочен, хрупок, словно фарфор.
Ты говоришь: любовью не излечить тоски,
Не повернуть без боли вспять теченье реки.
Ты говоришь, что счастье – сказка для дураков,
Счастье живёт на свалке на пустыре богов,
Ты говоришь: бессмыслен плач и безумен смех.
Ты говоришь: бессмертьем названа ложь для всех.

Что ж, я тебе отвечу. Пусть не хватает мне
Слов – и бессонный разум ищет слова во сне,
Пусть этой ночью время скрыто кромешной тьмой.
Вспомни меня. Когда-то я говорил с тобой.

Память – не слишком горький укор:
Горечь одна на всех.
Никнет трава, и гаснет костёр,
И умолкает смех.

И поражений не отличить
В памяти от побед.
Рушится здание, рвётся нить,
И умирает свет.

Память не слишком горький укор:
Горечь чиста, как снег.
Что же ведёшь ты бесплодный спор
С памятью, человек?

Где над беспамятством бытия
Кружится вороньё,
Горькая память – участь твоя,
Оправданье твоё.
Память не помнит мелких обид,
Пошлых и льстивых слов.
Может быть, радость твою хранит
Память иных веков.

Горький укор? Нет, отблеск огня,
Осветившего твой
Мир. Когда-то – вспомни меня! —
Я говорил с тобой.

Вспомни меня. Когда-то я говорил с тобой
В детстве, когда, я помню, мир был иным. Иной
Музыкой было время. Свет не имел теней.
Вспомни, ты говорил мне: «Время беспечных дней
Недолговечно. Скоро жизнь изменит цвета.
Будет на месте Солнца чёрная пустота.
Озеро станет лужей, грязным ручьём – река.
Вместо синего неба – серые облака».
Ты говорил… Я знаю, ты оказался прав.
Так исчезло бесследно время детских забав.
Где был костёр – остались только зола и дым.
Мир потускнел, и время стало совсем иным.
Время цвета сменило – в этом не было лжи.
Только зачем мне было всё это знать, скажи?
Да, ты был прав. И всё же вся твоя правота —
Лишь чернильная капля на белизне листа.
Ибо я всё же помню мир, где я прежде жил.
Ты лишь в одном ошибся – в том, что я не забыл.
Ибо я всё же помню: Солнце – не чёрный круг.
Помню реки теченье, небо, цветущий луг,
Озеро… Всё исчезло. Век не вернётся вспять.
Да, ты был прав. И всё же памяти не отнять
У человека, даже если он еле жив
И ожидает смерти, голову обнажив.
Все мы недолговечны – я продолжаю спор —
Да, человек непрочен, хрупок, словно
фарфор.
Но…