Вадимир Трусов: Это еще не все…

Вновь ни выдоха, ни вдоха
Просто так.
По рукам пошла эпоха
За пятак,
Ну, а я, с пеленок
Радостный пострел,
Выбиваясь из силёнок,
Постарел,
От сомнительных новаций
Пришлых лет
Продолжая зарываться
В интеллект,
Впрочем, брезгуя
Подсчетами ай-кью;
А житуху (ох, нетрезвую!)
Свою
Не по правилам,
Диктуемым извне,
Перекраивал.
О стати и длине
Думать поздно было.
Правду говоря,
Так штормило! —
Не держали якоря.
Мне бы к берегу скорее,
Но куда?!
Маяки дотла сгорели
Со стыда,
И смотрители, изъяв
Тоску из глаз,
Оскоромились в боях
За средний класс,
Мол, нишкни,
С чего бы это о святом?
Вышивая дни
Кладбищенским крестом,
Наступало мне на горло
Бытиё…
Всё прогоркло:
И ухмылки, и нытьё,
И карьерные
Срамные кренделя.
Лишь, наверное,
Родимая земля
Охладила
Лихоманку-круговерть.
Невредимым,
На расстеленную твердь
Лёг я – руки пораскинул —
Средь полей!
И любуясь в небе клином
Журавлей,
Обминал цветы и травы
День-деньской.
Говорят, я с виду бравый,
Городской,
Для плаката «Угоди
Хоть под трамвай!» —
Знай фасон блюди
И впредь преуспевай!
Только с виду…
Сей оптический изъян
(Не в обиду
Посторонним и друзьям) —
Тень открытого забрала
Детских снов.
Но отнюдь не помирала,
Вновь и вновь
Разъедая теневую благодать,
Вера в то, что ни в какую
Не продать, —
Не купить ни в коем случае,
(Шалишь!)
Наши вотчины дремучие.
Париж,
Очевидно, стоил мессы
Королю.
Внук крестьянский, местный,
Я уж потерплю,
Не марая в бухгалтерии
Чело,
Коль в империи
Родиться повезло,
Где со временем истлею
Просто так…
Оттого едва ль сомлею
За пятак.

Хлещет снег. Немудрено,
Что в глазах черным-черно.
Средь надсадной белизны
Стали б ангелы грязны,
Кабы жили на земле.
В чумовой слепящей мгле
Никому не нужен грим.
Всё равно шальной Гольфстрим
Слижет маску без труда.
Втайне тлея от стыда
(Вроде, совесть начеку),
Поплетусь ломать башку
В геометриях забот.
Вот уж сорок первый год
Аз присутствую в миру
(Где продамся, где совру,
Извернувшись половчей),
Стихоплёт и книгочей,
И едва ли мушкетёр
(Лишь язык порой остёр),
Порываюсь, как могу,
Заколачивать деньгу,
Да выходит толку пшик.
Может, впрямь я лыком шит?
Иль себя впустую сжёг,
К той, что рубль бережёт,
Подрядившись на поклон?
Нет бы – к барышне с веслом!
Сам же, помнится, ваял!
Оказалось: материал
Далеко не пластилин.
Нынче комом всякий блин,
Но свалять снеговика
Не поднимется рука,
А тем паче обе-две.
Тараканы в голове
Копошатся день-деньской.
Блоку снившийся покой
Мне и ночью не грозит.
Круглосуточный транзит
До последнего прости,
Сквозь надежду расплести
Корни выбитых зубов.
В перспективе (видит Бог!)
Рай собеса и клюка.
За помятые бока
Поощрениев не жду.
Нешто в будущем году?
Впрочем, ладно, поглядим,
Из числа сорок один
Извлекая, что война
Очень скоро начина…

Осень. Ни ночи, ни дня.
Ни убежать, ни вернуться.
Даже кукушка в часах,
Сколько мне жить, не ответит.

Кухонный мой монастырь,
Пасынок русского поля.
Да и варшавское гетто
Где-то поблизости строят.

Самый обычный театр,
Виселица в прихожей.
Странно, когда на кресте
Крылья мечтают расправить.

Цепкая поступь свободы
Именно здесь ощутима:
Шаг (на четыре звена)
В ритме кандальной цепи.

Вдруг оказавшийся нищим,
Ветер затравленно стонет
И набивает карманы
Памятью павшей листвы.

Сотни изношенных лиц,
Стёртые в пальцах монет.
Сходство особых примет
В полном отсутствии оных.

Вечные стужа и тьма.
Не разбирая дороги,
Просят огня батальоны.
Не о чем больше просить.

Свой средь своих и чужих.
Шапка (вестимо) по Сеньке.
Не задымит, не займётся;
Да и поджечь не посмеют.

Вновь тишина поперхнулась
Крошками чёрствого сердца.
Более крепким соседям
Не возбраняется спать.

Слушай! И не говори,
Будто не слышал. Иначе,
Вслед за утраченным слухом,
О языке позабудь.

Подлая штука – печать.
Вечная мель трафарета.
Прописью, прописью, брат;
Зыбкий, неведомый путь.

Только избитый капелью,
Соображать начинаешь,
Как над тобой посмеялась
Вскрывшая вены зима.