Леонид Оливсон - Я родом из Уланского подворья

Мне стоило сверкнуть глазами и сказать:
«Не надо это делать, Борька!» —
Он задом пятился траву кругом щипать,
Он как бы понимал напор мой.

О, как прекрасен там воздух был!
Тот воздух, что давал покой и радости.
Его сквозь годы я не забыл:
Вкус детских лет имеет свои сладости.

Другой забавный штрих меня всю жизнь смешил.
Мы дачу снимали у родни.
Муж тетки сына своего весь день будил —
Не потому, что он был ленив.

И слышалось все время: «Яшенька, ты спишь?»
Мы умирали все со смеха.
Хотелось нам его спросить: «Чего шумишь?»
Еше одна из детства веха.

В далеком детстве мама сказывала сказки
И, делая свою работу, пела.
Меня сама учила, делая подсказки,
Чтоб мудростью ее я овладела.

Была я в детстве очень неуемной,
Но знала: маленький нуждается в защите.
Все хищники в природе вероломны,
Хоть богом созданы и очень разнолики.

Суть этой вымышленной сказки для малых птах:
Неважно, будь это люди иль зверье, —
Ведь слабое дите для хищника есть жертва,
Его обидеть не стоит ничего.

По травке прыгает маленький воробушек.
Из любопытства сник он на дорожке.
Разное он слышал от родимых кровушек?
Посмотри: от грязи он чистит ножки.

Воробьиха-мамочка где-то тут же, рядом,
Знаками и криком бережет семью.
Воробьишке юному мало чего надо:
Он клюнул червячка и поет вовсю.

Вдруг в парке девочка с котенком появилась,
А воробьиха начеку была.
Над малышом крича, пугая, стая вилась:
Малыш вспорхнул вверх у хищника чела.

Мама подлетела: «И что ты тут распелся?
Ты, малыш, не знаешь, сколько тут врагов?
Стал большой ты, что ли, и, вишь ты, расшумелся!
С кошкою сражаться, что ли, ты готов?»

В кустах тот воробьишко смирно слушал маму,
Затем с ней скрылся он в зелени листвы.
Как выжить – слушали мы мамину нирвану,
Чтоб, взрослым будучи, стать вокалистом.

О девчонке милой, Тане,
Агния Барто писала,
И пародий много тайных
Эта сценка вызывала.
Таня, бедная Танюша!
Рядом дети все смеются,
А ребенок навзрыд плачет:
Дорог сердцу яркий мячик.
Дети вырастают скоро
И становятся жестоки,
Потому что без надзора
Иногда ну прямо волки.
Падает на лед парнишка —
Ему больно, он кривится.
Он встает и трет штанишки,
Но не плачет – не девица.
Кто-то ведь подставил ножку!
Это сделал он нарочно.
Вместо чувства сожаленья
Видим в лицах умиленье.
Разве это не жестокость?
Это наша недалекость!

Глядя на эти пять портретов,
Когда ребенок еше мал,
Мы не найдем прямых ответов,
Как мир малыш наш познавал.

Всегда, с младенческих годов,
Мы помним малыша улыбку,
И сколько он имел зубов,
И мысли первые обрывки.

Какие он носил одежды,
И как в них ползал, и ходил,
И первые его протесты,
Когда в квартире был один.

Когда впервые начал шкодить
И «мама-папа» произнес.
Реакцию на звук мелодий —
К ним проявлял ли интерес.
Как относился он к игрушкам,
Их принимал иль отвергал.
Кто спал с ним рядом на подушке,
И не ломал ли их, вандал.

Когда впервые к телефону
Он свою ручку протянул,
Как с любопытством на ворону
Смотрел с балкона пять минут.

Как принят был он на дворе,
Когда зима была с бураном.
Как бегая он рос, окреп
И становился мальчуганом.

Об этом говорят портреты,
Стоящие передо мной.
Они как бы годов анкеты —
Поблекшие и с желтизной.

Каждый день бушуют страсти
В нашей небольшой квартире,
Ведь соседский сверстник Стасик
Звонит нашей дочке Ире.