Игорь Соколов - Медитации на мысли Василия Розанова. том 2

«Юноша подошел к седому камню. И говорил, говорил. Камень молчал.

И подумал юноша: вот люди, вот мир. Но камень все понял. Все услышал. И было хорошо камню от речей юноши. Но молчал он не от глухоты, а только от того, что «К могиле речи бывают редки». Милый Г., никогда я не встречал человека до такой степени полного вниманием. Ваше внимание (души) пропорционально только Вашему – «вечно немой». И сколько, сколько бы прежде я Вам писал. И писал я бездны – другим. Тоже хорошим, очень хорошим. Но уже не такие внимательные.

Это было еще года 4—7 назад. Не говорю о моей юности, когда я плакал в речах и письмах. Теперь мне письмо в 3 строки «ад».

Люблю. Целую. Обнимаю. Приходите. В. Р.»

<31 марта 1917 г.>

«Вы знаете, что Алкивиад был осужден в изгнание за то, что осмелился посмеяться над (говорят – «фаллическими») статуями богов ночью, «в худой компании собутыльников». Время Алкивиада – уже время «нечестия афинского», время decadence’a эллинского, время – Пелопоннесской войны = теперешней нашей мировой войны. И, значит, не только в Иерусалиме, но и в Афинах «Вольтеру не дозволили быть». Отчего же в Париже был «Вольтер», – также Diderot, He vetius, etc., да и раньше – Боккачио и его «штучки». Вы помните эту невыносимую грязь Декамерона, это «сальце», эту «скверну», этот подленький смешок, хуже Фед. Павловича Карамазова. Ну, так откуда же или «чистые святые девы», или – «нет Бога и не надо его». И вот, вся жизнь моя прошла в теме: откуда в Европе «подлое издевательство над Богом»? И решил я: да – оттого, что в Европе – не Провидение, а – Христос, не Судьба – а опять же Голгофский страдалец, с этим «выбросом к черту» Иерусалима, Афин, рая, Древа Жизни, и вообще всех этих в основе конечно фаллических «святынь» = скверн. В еврействе это путается: «святыня» и «скверна» – одно. В одном рассказе (бытовом) у Ефрона 28 рассказано, что какой-то раввин или «цадик» или меламед (школьный учитель), будучи раздражен, кричит хозяевам дома: подайте таз, я должен умыть руки, потому что я в гневе и боюсь – не удержусь произнести Имя (т. е. «Иеговах»). Я как прочитал, ахнул: «Ах, так вот в чем дело: нельзя «произнести Имени* и не умыть руки сейчас после произнесения». Это совершенно одно и то же, что было в знаменитом Иамнийском собрании, когда определялся «канон» юдаизма, т. е. когда отделялись подлинно боговдохновенные книги от сомнительно-боговдохновенных книг. Решали по определению: «Какие книги суть те, к пергаменту коих прикосновение рук – оскверняет эти руки». Иамнийское собрание было перед самым разрушением Иерусалима Веспасианом и Титом. Вы видите, что тут есть связь, сходство с шалостью Алкивиада, как он «обломал фаллы» у фаллических богов. Историки ни о чем не подумали, а Розанов догадался, что то, что в Афинах было тенью, в Иерусалиме – было существом, что, собственно, за спиною Иерусалима и с защитою Иерусалима – держался весь Античный мир, все эти «Ваалы», «Астарты», «Весты», «Дионисы» и прочая дребедень. Что в сущности важен был не Дионис, а «горящий терновый куст», который увидал Моисей, – горящий, горевший, и – это – тоже – Солнце, вечно горящее и не сгорающее. И вообще:

Какое хочешь Имя дай

Моей поэме полудикой…»

(9 мая 1918 года)

«С лязгом, скрипом, визгом опускается над Русскою Историею железный занавес. – Представление кончилось.

Публика встала.

– Пора одеть шубу и возвращаться домой.

Оглянулись.

Но ни шуб, ни домов не оказалось.».

Комментарий: Многие историки, как в мире, так и в России, полагают, что впервые о железном занавесе в Европе сказал в своей Фултонской речи Уинстон Черчилль, однако первый о железном занавесе над Русской Историей, а соответственно и над Европой сказал Василий Васильевич Розанов в 1918 году в своей из последних предсмертных книг «Апокалипсис нашего времени».