Игорь Соколов: Медитации на мысли Василия Розанова. том 2

«День – хорошо, сияет солнце, есть святость, но ночь – зажигаются мириады солнц, все небо „в очах“ – тут святость гуще, тут слезы подступают к горлу. Все и везде свято; но нажим святости сосредотачивается в некоторых местах, областях, пространствах, временах. Но из этих времен субъективно для каждого есть одно особенное и исключительное, по странности, по радости, по глубоким, благодатным последствиям – это рождение мое или от меня.»

«Перечитал свою статью о Леонтьеве (сборник в память его).

Не нравится. В ней есть тайная пошлость, заключающаяся в том, что,

говоря о другом и притом любимом человеке, я должен был говорить о нем,

не прибавляя «и себя». А я прибавлял. Это так молодо, мелочно, —

и говорит о нелюбви моей к покойному, тогда как я его любил и люблю.

Но – как вдова, которая «все-таки посмотрелась в зеркало».

Боже, сохрани во мне это писательское целомудрие: не смотреться в

зеркало. Писатели значительные от ничтожных почти только этим отличаются:

– смотрятся в зеркало, – не смотрятся в зеркало.

Соловьев не имел силы отстранить это зеркало, Леонтьев не видел его.»

«Я невестюсь перед всем миром: вот откуда постоянное волнение.

Авр. невестился перед Иег., а я перед природой. Это и вся разница.

Я знаю все, что было открыто ему.»

«Любовь есть взаимное пожирание, поглощение. Любовь – это всегда обмен – души-тела. Поэтому, когда нечему обмениваться, любовь погасает. И она всегда погасает по одной причине: исчерпанности матерьяла для обмена, остановке обмена, сытости взаимной, сходства-тожества когда-то любивших и разных. Зубцы (разница) перетираются, сглаживаются, не зацепляют друг друга. И «вал» останавливается, «работа» остановилась: потому что исчезла машина, как стройность и гармония «противоположностей». Эта любовь, естественно умершая, никогда не возродится…

Отсюда, раньше ее (полного) окончания, вспыхивают измены, как последняя надежда любви: ничто так не отдаляет (творит разницу) любящих, как измена которого-нибудь. Последний еще не стершийся зубец – нарастает, и с ним зацепливается противолежащий зубчик. Движение опять возможно, есть, – сколько-нибудь. Измена есть, таким образом, самоисцеление любви, «починка» любви, «заплата» на изношенное и ветхое. Очень нередко «надтреснутая» любовь разгорается от измены еще возможным для нее пламенем и образует сносное счастье до конца жизни. Тогда как без «измены» любовники или семья равнодушно бы отпали, отвалились, развалились; умерли окончательно.»

«Да, я коварен, как Цезарь Борджиа: и про друзей своих черт знает что говорю. Люблю эту черную измену, в которой блестят глаза демонов. Но ужасно неприятно, что моя квартирная хозяйка распространяет по лестнице сплетню, будто я живу с горничной, – и дворники «так запанибрата» смотрят на меня, как будто я уже и не барин. Я барин. И хочу, чтобы меня уважали как барина. До «Ницшеанской свободы» можно дойти, только «пройдя через барина». А как же я «пройду через барина», когда мне долгов не платят, по лестнице говорят гадости, и даже на улице кто-то заехал в рыло, т. е. попал мне в лицо, и, когда я хотел позвать городового, спьяна закричал: