Светлана Севрикова: Подранки. путеводитель по бесконечности

Нас не смыть как слюну кипяченой водой,
Нас не высосать узкой резиновой грушей.
Не заклясть бессердечной безбожной волшбой.
Мы бессмертны, как ваши бесстыжие души.

Равнодушный, как серп, сердобольный хирург
Не успеет содеять постыдное дело —
Я прорвусь в этот мир. За меня – демиург.
И послушное миссии женское тело.

Под стенанья старух и проклятья отцов,
Рубикон переходим и рвём пуповины.
И врываемся в мир болтунов и дельцов,
И кричим как Иисус в полумраке овина.

Мы кричим, что отныне планета Земля
Станет нашей обителью, нашим владеньем.
Пусть мой шанс на нуле, пусть он ниже нуля —
Но эпоха горой за моё поколенье!

Не только чёрное и белое, – иных цветов полным-полно, —
Как дети малые, галдели мы, снимая страшное кино.

И, в самом деле, в это верили. А кто не верил, тот молчал,
Что пятьдесят оттенков серого от черноты не отличал.

Не только чёрное и белое! Монеты – жёлты, кровь – ала, —
Терзало разум откровение за гранями добра и зла…

Пестря унылый холст столетия, играл со смыслами гламур,
Не голубой, а фиолетовый… И не коричневый, а бур…

Слепцам, тонов не различающих, очки лиловые раздать! —
Твердил охотник, знать желающий, где фазаны его сидят.

Иной подход. Другое мнение. И с этим тоже можно жить.
…Но кинолентой чёрно-белою над нами камера шуршит.

Иванушка, что хочешь – то твори!
Но только не губи живые души.
Коль нет любви, умри, но не дари
Свой поцелуй болотяной лягушке.

Целуй клопов, червей или мышей,
Коль хочется экзотики изведать.
Но эту, – лучше рот себе зашей, —
Не ешь ни перед сном, ни за обедом.

Не тронь её, оставь её средь жаб,
Голодных цапель и цветущих лилий…
А ядовитой жалостью не жаль.
Тоска её не сделает счастливой.

Целуй принцесс. Хоть мёртвых, хоть живых.
Потешь надеждой Несмеяну, дуру…
А с этой – не шути и не греши,
Не продавай души за эту шкуру.

Она же тварь. Она же не поймёт,
Твою стрелу из раны извлекая,
Что ты не тот, кого она тут ждёт,
И что она немножко не такая…

Она же будет, выпучив глаза,
Ловить твой взгляд как воду пьют живую…
И думать, что её уже нельзя
Расколдовать горячим поцелуем.

А может, я теперь уже в аду?
Охапку дров наломанных подбросив,
Твердит весна: «Я больше не приду»
«Твоя навек!», – клянётся пылко осень.

И память, словно липкая смола!
За всё и перед всеми виновата
Окружность на диаметр котла
Делю, и сомневаюсь в результате.

Так горячо… Хотя бы лёгкий бриз
беспечности бессовестных злодеев,
проживших точно так же эту жизнь,
как я, но проще, легче, веселее.

Добрее… Да, за то, что слишком зла!
Мудрее… Ибо дурь людская – в злости…
В чугунной лунке адского котла
Прижизненно мне черти моют кости.

Так горячо! И первый поцелуй,
И слёз поток горючих, – несравнимы.
Ну, ты-то хоть немножечко подуй!
Ты ж знаешь, как душа моя ранима.

И понимаешь, – дело только в ней, —
Непонятой, заблудшей и мятежной.
И вздохом не спасти её, конечно..
Но ты попробуй. Раз уж ты – добрей.

Если небо раскололось
Пополам да вдребезги, —
Увеличивайте скорость,
Раненые лебеди!

Чаще, шире крыльев взмахи,
Перья – снегом по ветру.
Подавайте звёздам знаки,
Что ещё не померли.

Лебеда подолы лижет
Ядовитой зеленью…
Легче! Веселее! Выше
Подниматься велено!

Над сгустившимся туманом,
Мглою беспросветною
С лебединой песней – рано.
Незачем вам петь её!

Что мои печали о былом? —
Гаснущие в сумерках огни…
Маленькая ранка под крылом, —
Ласковая память о любви.

Выспится усталая душа,
Станет, наконец, тебе чужой…
Тихо серым шифером шурша
Крыша моя едет за тобой…

Гасит окна опустелый дом,
Домом нам не ставший… Ну и пусть.
С маленькою ранкой под крылом
Холода и ночи не боюсь.

Наполняя доверху перо,
Маленькую ранку раздеру.
Нужно разбираться с запятой,
Той, с которой мир переверну.