Николай Максиков: Многоцветие любви. Стихи и поэмы

По-собачьи солнце лижется,
Тает мокрая лыжня.
А весна – смешная лыжница:
– Догони! – кричит, дразня.

Побегу, да вмиг распутица
Развезёт вокруг пути.
Первоцвет в саду распустится,
Так, что шагу не пройти!

– Ха-ха-ха! – несётся из лесу,
– Не догнал?
– Конечно, нет!
И с горы с ручьями вниз несу
Дня весеннего привет!

Нашей жизни ветра
неуёмны и злы,
О покое я бредить
могу лишь.
Но ты любишь меня
и мои кандалы,
обливая слезами,
целуешь.
Сколько раз я в поход
уходил за порог,
в океане кровавом
топя свою душу.
И когда обо мне
забывал даже Бог,
Ты маяк зажигала
на суше!
Для тебя не важны
ни богатство, ни власть
И в неведомых чувствах
сгорая,
Сколько раз ты вела,
не давая упасть,
Меня в край
соловьиного рая!
Наконец для не верящих
выну, дрожа,
Своё сердце, в котором
одна ты…
А оковы мои
съела всё-таки
ржа,
Только этой не жаль мне
утраты.

(ОН)
«На этом катке, я не скрою, была ты прекраснее всех!
Со мною впервые такое: робею, как мартовский снег…
Волос золотящихся прядки и стройная девичья стать
Волнуют. Любуюсь украдкой, а взгляда не смею поднять.
Ах, будь я поэт синеокий, наверное, смог бы легко
Куплетов Ахматовских строки шептать и шептать на ушко…
А сердце грозится мне снова пичугою вон упорхнуть,
Но я, словно месяц безмолвный, бреду, освещая твой путь…
Ведь если, безумствуя, грубо прижму тебя с силой к груди,
Вдруг эти припухлые губы ответят: «Нахал! Уходи!»?…»
(ОНА)
«Мелькали случайные лица, накатывал шума прибой…
Откуда же ты появился, высокий улыбчивый бог?…
Ступая на снежные гребни, идёшь по замёрзшей воде…
Держусь я, хоть щёки сгорели, невиннее ангельских дев.
Но как же мне хочется, Боже, чтоб сдвинул ты вязаный шарф
И грел поцелуями кожу, домой до утра не спеша!…
Но это же первая встреча! Нет, нет, даже думать нельзя!
И вид нужно сделать беспечный!… Как месяц на небе озяб!
Дрожит он осколками блюдца – а может быть, это и я
Дрожу от неясного чувства? Так хочется взгляду сиять!…»
(ОН)
«Твой взгляд удивлённый и строгий: о, сколько открытий мне в нём!
За длинным холмом у дороги – твой белый таинственный дом.
Ворота в червлёном железе, двора занесённого сень.
Минута ещё – и исчезнет в нём счастья прозрачная тень .
Проститься? Так скоро? Как можно? Так много на небе огней!
[Ладошку её осторожно сжимает в ладони своей…
Печально повёрнуты лица в дорожек волнистую гладь…]
Пожалуй, я должен решиться о самом заветном сказать…»
(ОНА)
«Каток и дорога – так мало! Придёшь ли ещё ты ко мне?
[И губы смущённо поджались от мысли, что слаще конфет.
Стирают друг с друга помаду, как вьюга с рябины пожар.]
Мне кажется, или взаправду он руку легонько пожал?…»
(ОН)
[«Ты милая, очень. А тронь-ка – вдруг вскинешь обиженно бровь?»]
– А знаешь, – сказал он тихонько, – Я всё-таки верю… в любовь…
(ОНА)
«И как отбиваться мне, если осмелится «на абордаж»?
Сама бы пошла, но на месте тогда провалюсь от стыда…
Хотя – сейчас женщинам …можно. И даже домой пригласить…
Ах, ночь, ты всё звёздочки крошишь на скатерть в небесную синь!
Ты мне посоветуй по-женски: вот если я не промолчу,
Не станет ли наше блаженство финалом поверхностных чувств?…»

[Но в линии ровной сугроба скользнул вдруг бесовский каприз —
Её подхватил он, и… оба шатнулись испуганно вниз…
Сплетались и руки, и ноги – безбольно совсем, сгоряча.
И месяц в небесном чертоге над ними дрожал, хохоча!]
(ОН)
«А губы всё ближе и ближе! В её округлённых глазах
Читаю: «Не медли! Иди же, сгони мой нечаянный страх!»
(ОНА)
«Колышется уровень снежный – и мы, как на гребне волны
Предательски ноги не держат – не пили, а оба пьяны…
Украдкой сорвал поцелуи – побольше, побольше сорви!…
В сугробах вдвоём утонули, а кажется – в море любви!…»
(ОН)
«Ни гром не ударил раскатом, ни молний не выбился рой,
Пока на сугробе помятом целую её под горой…
Так, может быть, правильно это? Так, может быть, это судьба?
И руки обвились так крепко! А с виду казалось – слаба…»
(ОНА)
«И что за бесовская качка направила нас в этот снег?…
О Боже, какая удача – ты стал удивительно смел!…»