Всё же прибыл не напрасно
Во дворец к Царю посол —
Все коровы в ярких красках
И в кастрюлях недосол.
Альберт Экхаут, «Танцоры из племени тарайриу».
Лишь только оправился Царь понемногу,
Весной проводив с Барабамы посла,
Всех чёрных коров перекрасив в итоге,
«Нелёгкая» Принца к нему принесла.
И ладно б один, Принц приехал с гаремом,
А с ним и семнадцать детей-негритят.
Царю схорониться бы самое время,
Но все перед ним уж, чего-то хотят.
К Царю обратился, по-русски слагая,
Сам Принц, не скрывая свой лёгкий акцент:
«Я Царь предложить отношенье другая,
Мы мясо не хочет в сегодня момент.
Мы есть с огород ваша репа с морковка.
Пусть каждой из овощ есть время своя».
Тут Царь осмелел: «Что ты, право, неловко.
Конечно, снабжу вас морковкою я.
И репы получите сколько хотите.
Её ж хочешь ртом, хочешь попою ешь.
А вы нам за них золотишком платите
И мы устраним в отношениях брешь.
Составим Указ, в результате которой, —
У Принца случайно акцент подхватив,
Царь сбился немного, —
которого скоро
Не будет никто из сторон супротив.
Указ сей составить скорее не чаю.
А как всё уладим, какая печаль,
Прошу к самовару, к оладьям и к чаю,
А там мармеладу на клюкве не жаль».
За чаем в просторной столовой-гостинной
По-русски про репу пошёл разговор,
Про то, как в ненужных Указов рутине
Без репы страдали они до сих пор.
И Принц обещал, что освоит посадку
В своей Барабаме морковок и реп,
Чтоб всем постоянно во рту было сладко,
И чтоб их союз наконец-то окреп.
А Царь соглашался с улыбкой нелепой
И думал, внимая его, о своём:
«Где ж столько набрать им морковки и репы?
Мы ж сами на репе с морковкой живём».
Ге Н. Н., «Пётр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе», 1871 г.
У Царя сидел за печкой
Необычно жирный клоп.
Клоп из теплого местечка
Заползал Царю на лоб.
И, по лбу гуляя вольно,
Он сосал Царёву кровь.
Но однажды очень больно
Укусил его под бровь.
Царь проснулся среди ночи,
Почесал зудящий глаз.
Клоп под бровью больно очень
Снова типнул пару раз.
Расчесал свой глаз до боли,
Тут Царю уж не до сна:
«Мне терпеть тебя доколе?
Больно жизнь твоя красна.
Я позволил под короной
Совершать тебе працу
Так, чтоб не было урону
Государеву лицу.
Ах ты, мелкая зараза!
Жить не хочешь ты добром.
Как теперь с опухшим глазом
Я предстану пред Двором?
Вон ведь вши в моих подмышках,
А которые в паху,
Хоть кусают, но не слишком.
Ты зазнался наверху.
Нет в тебе ни дипломатий,
Этикету тоже нет.
Вон клопы в других кроватях
Соблюдают этикет.
Дальше жить с тобой не можно.
Покидай мою постель, —
Взял клопа и осторожно
Между досок сунул в щель. —
Пусть понюхает подвала
И подумает пока».
Царь залез под одеяло
И продолжил храпака.
Васнецов А. М., «Кама» (фрагмент), 1895 г.
В золотой купаясь ванне,
Этой ванною гордясь,
Царь в обычной русской бане
Не стирался отродясь.
И не то, чтоб не хотел он —
На Русси уж много лет
Из деревьев бани делать
Был строжайший дан запрет.
Не самим Царём, конечно,
А его, Царя, отцом.
Он в историю навечно
Вписан ванной был творцом.
После ванной на диване
Царь чесал в догадках лоб:
«Что ж такого в русской бане,
Коль в ней моется холоп?
А ещё, слыхал, боярам,
Чтоб продрало до порток,
Поддают куда-то паром,
Горячей, чем кипяток».
Почесавшись непристойно,
Видно вновь достали вши,
Царь решил срубить в престольной
Баню в двадцать пять аршин.
Читать дальше