Анатолий Иващенко - Окно в небо

Она очаровательней иных
с, нахмуренной от слома, веткой липы,
с изяществами грациозной скрипки,
в подцветке, заглянувшей к нам, луны.

Глотают троеточия акценты.
Ранимость и терпение бесценны.

Наитиям Элен – всегда верны.
Она очаровательней иных…

Она прекрасней ломкой тишины,
законченнее точного рисунка,
переместившегося со стены
на нотную строку «сонаты лунной»,
уступчивее сдержанной вины,
изысканнее трепета в смущеньи…
Она очаровательней иных —
моя печаль, надежда, очищенье.

Всё предначертано как смерть.
Об этом говорят легенды,
рунических находок твердь,
хранят молчанье саги, веды.

Кому-то: паруса на саван,
кому-то в мраморе осанна,

кому-то в сгибах эры смерч,—
всё предначертано как смерть…

Пусть разбиваются теченья,
и в слабом месте рвётся круг.
Вы – яркий проблеск освященья,
и – отзвук чувственных разлук.
Не страшно с Вашей тенью – в Лету,
и – в чёрной ночи круговерть.
Всё предначертано как смерть,
где невозможен луч рассвета.

Мерцает фиолетового тленье.
У красоты стремительнейший век!
Надломана гармония сирени.
Прекрасное на грани. Тает цвет.

С холста глядит восторженно портрет.
Читаю полушёпотом сонет.

Воспитываю чувство нетерпенья.
Мерцает фиолетового тленье.

Я с Вами рядом буду незаметным,
невнятные признанья, скрыв от Вас.
Я ошибаюсь, я обманут светом.
Я обречён на это каждый час.
Остановись, прекрасное мгновенье!
Мне дарит образ хрупкие слова.
Мерцает фиолетового тленье.
«Я Вас люблю, я думаю о Вас…»

Открытие назревшего грядёт,
в смешении поступков и уступок.
Как многомерны: слово, мысли взлёт,
и – казематов мозга перестуки.

Заглядывать в неведомое страшно,
где мир незримых чудным приукрашен,

и каждый на вопрос ответа ждёт.
Открытие назревшего грядёт…

И можно, перепутав ночи, дни,
распутывать загадки потаённо,
и в этом тайну символов винить,
и разветвленья нервов оголённых.
Как бы невинны: в круге знаков слёт
и в направленье будущего стрелка…
Открытие назревшего грядёт.
Эмоции с игрой скрепили сделку.

Не женщина, а памятник сомненьям.
Виток воображенья – ревность – свет,
как в угольках мерцающее «нет»,
«не может быть!» – как в тучах жала тленье.

Что за сарказм – ростки из камня ждать!
Но точит твердь в ущельях лебеда…

И шепчется само собой в затменьи:
«Не женщина, а памятник сомненьям».

Сегодня таинство мне одному —
парит палитра, кисть бесцветным ядом
с губ списывает имя, а в углу
любимого лица три маски рядом.
Прекрасен мир! Но как теперь забыть
отравленные краски, звуки, тени?
Не женщина, а памятник сомненьям,
затерянная в сумерках судьбы.

Неумолимо-колющие факты,
играя в чехарду наоборот,
со мной, как с восковым Пьеро, приватно
сжигают час за часом целый год.

Меж бытом закулисным и молвой
всплывают диалоги, где порой

сокрыты в каламбуры, финти фанты
неумолимо-колющие факты.

Издав предположенья тихий стон,
я ощущаю битый лёд осанны.
Пора проверить искренность касаний,
придуманных ласкательных имён.
Но вновь грозит мизинчиком утрата
и требуют сыграть самоотвод
неумолимо-колющие факты,
танцуя полонезом хоровод.

За свидание тайное – лиру!
И полмира, и стих, и покой.
И зашторена дважды квартира.
Ты – небесная, я – неземной.

Каждый штрих напоён теплотой.
Можно слиться с любою чертой.

С каждой точкой согласна палитра.
За свидание тайное – лиру!