Анатолий Иващенко - Дорога за горизонт

Смотреть со стороны на всё, на Свет,
на промысел губительных касаний,
на мужество в тени, и, в том числе,
на изыски взыскующих созданий!

Неутомимы: любопытство, поиск,
планеты ось, кружа, – магнитный пояс…

За всеми, посвященными в секрет,
следить умеет издавна поэт:

тот вдруг сражён сравненьем горячо,
тот жжёт улику, та гадает нитью.
Но вот – кровавый меч, с крылом плечо —
восторг и… смерть, весна и горечь… Ника!
Вот взгляд на эпилог любой войны —
под плач невест и смех морской Сирены,
она, как бы над всем, со стороны —
над предрешённостью углов и кренов.

Событий спорных вяжет нити.
Прохладою наполнен взгляд.
В двойном кулоне: йод и яд
неотвратимости событий,

оккультной тайны порошок,
позывам страсти пряный сок.

Перебирает – быть-не быть —
как чётки узелками, нить.

Отточен властью каждый жест,
на Фатум списаны ошибки.
Она способна книги сжечь,
но прятать письмена в пожитках,
над детством бездну накренить,
величье махом уничтожить,
вязать событий спорных нить,
сплетая судьбы… Осторожно!

Протяжно, внятно мраморное горло
смогло абстрактный слог произнести.
Виденьем в небо врос незримый город,
где был рождён наипервейший стих.

Гекзаметром, прочитанный катрен,
блуждает эхом у гранитных стен.

И слышатся слепые оговорки,
обрывки фраз из мраморного горла.

Здесь, всё ещё, танцующие краски
мерцают под хоры сквозных пещер
и светятся в легенды, мифы трассы,
и спит Психея в фосфорном плаще,
и призраку рубиновому вторит
подводный гул, тревожа память, и
звучат под ветром каменные горла,
и музы грезят прошлым в забытьи.

При всех она, как и всегда, одна,
слегка надменна, как в гримёрной латы.
Скупа на слово. Вкрадчива. Тверда.
И сцена может превратиться в плаху.

За каждым третьим шагом – смена позы,
и с бельэтажа падает по розе.

Скульптурных замираний череда.
Немыслимо, – при всех она – одна.

Всё в сдержанности – предпочтенья, такт,
догадки гибкость, торжество в оправе.
Талантлива, как выверенный факт.
Сквозит на всё особенное право.
Оценка восхищенья не нужна,
ирония – мгновенно безответна.
И, как всегда, при всех она – одна,—
образчик, прима, мистика, примета.

Женщина-девочка. Муза поэта.
Имя, влетевшее в мой черновик.
Гибкая ветка, несомая ветром.
Душной метелицы чуткий двойник

с талией тоньше зенита весны,
с волей нервущейся звонкой струны.

Кто ты, остаться сумевшая вечной
женщиной-девочкой в облаке млечном?

Кто ты, поэзии вербная почка,
Лиры посланница, пленница жиг,
рвущая лень восприятия в клочья,
всех вовлекающая в миражи,
чтобы опутать волшебною нитью
профили, абрисы, выдержав темп,
женщиной-девочкою появиться
и навсегда улететь с «fouete»?

Раскладывая пальцев веера,
подсмотрим, как секрета иероглиф,
красноречиво складывая ноги,
влечёт в обманы как в позавчера.

Мы совершенствуем самосожженье,
впиваемся в скользящие движенья,

сдвигаем маски с лиц не первый раз,
раскладывая пальцев веера…

Но светится святая неподдельность
границы целомудрия, и я
хотел бы стать жасминовой метелью,
вернувшись снова из небытия.
Так отцветают чувства без ответа,
и дождь слепой нам дарит летний град…
Раскладывая пальцев веера,
глотаем миг лукавого секрета.

Театр перераспределяет роли.
Но почитаемы не вывод и не суть,—
итоги зноя, инея, порою
украдкой поцелуй, и… Высший суд.

Из рощи муз как искус – звуки флейт,
шаги, октав начала, лепет фей,

эпиталамы множества героев,
где Рок перераспределяет роли…

Мы устаём от красоты смертельно.
Прекрасному – мучительный конец!
Как наслаждалось каменное тело,
когда блуждал в предплечиях резец!
Просеян твердью свет и благом пролит.
Не все в забвенье входят имена.
И жизнь перераспределяет роли.
И только смерть без времени и дна.