Саша Чекалов - Как всегда

Курить и рассматривать твой загар,

прохожая шмара… Уже пора

разведать, куда это мрак шагал:

возможно, там лучше.

Там новый шанс.

А бывшей мечте ведь не сбыться, друг.

Нам нужно… не вскоре, а прямо щас! —

забыть белизну позапрошлых рук

и дальше идти!

Ведь у нас там блат:

знакомая вечность…

Жаль, ум усох.

…Лицо её – ласковый циферблат…

а кудри – пружинки из тех часов.

Лежать на камне было горячо…

А мы – везде носы свои совали

и не хотели быть нигде ещё,

помимо рая Лауттасаари.

Сиянием идей начинены,

маячили мы символами солнца

во славу материнства и отцовства, —

и не хотелось жить ничем иным…

Почти босые, минимум одёжек…

Я вижу нас в объятиях лучей;

ты ищешь – и я верю, ты найдёшь их! —

колечки (подойдут и от ключей)…

Я помню: как мальчишка, сложена,

ты выйти из воды не хочешь, я же

могу весь день лежать на этом пляже! —

и ты пока мне вовсе не нужна,

моя десятилетняя жена…

Родители приехали пахать,

а мы… недавно было нам по девять.

Обречены на зонт из лопуха,

на колу и на вечное «что делать?»…

На ловкость оголтелых босяков…

На дар иметь – не трогая руками…

Моих не помня Старых Васюков —

и твой забыв, конечно, Красный Камень.

…Я вижу нас: малы и велики,

по-своему мы ловимся на чудо! —

сбежав на пляж как будто ниоткуда…

Она плетёт обоим нам венки…

Хлеб сух, но колбаса ещё жирна…

Мы – вроде птиц: не сеем, но имеем

всё-то, что и ценить-то не умеем!

И счастлив я – и счастлива она,

моя десятилетняя жена!

Уже и шурави в Афганистан

вошли, и отцвела олимпиада…

но здесь-то – ни команды «по местам»,

ни смерти, ни придуманного ада.

И ты – не деловая колбаса,

и я ещё не лодырь и бездельник…

Играя в дочки-матери, без денег,

мы проживаем век за полчаса.

А сосны – будто стрелы Гименея!

Залив – мираж зеркального стола!

…Я знаю, эта песенка стара:

мол, раньше было лучше и милее,

но что с того! – когда, отражена

в иллюзии не хуже взрослой музы,

плетёшь ты нам игрушечные узы,

моя десятилетняя жена…

И дольше века длится время сна.

«Ты всегда погружаешься в вальс этой яви, скрываясь,

я – скольжу по поверхности, слишком уж не зарываясь:

полнота простоты юбер аллес, конечно, и всё же —

ты прекрасно сама по себе эту ношу несёшь, и…

и тебе, видно, прошлые беды надёжно привиты;

дальновидно, на подступах, ужас убогой любви ты

и предвидишь, и сразу всё душишь, естественно: лучше

всё оставить как есть на нехоженом щебне Алушты…»

Горизонт заслоняют чащобы столетних пижм,

крокодил подбирается к солнцу, а мы всё пишем.

И забот-то других не имеем… Семья, работа —

не для нас это…

«А для кого же?»

Ну… для кого-то.

Почитай мои тексты, родная, – ведь я старался.

Всё искал, как получше… Вымучивал пастораль всё…

Говоришь, пишешь тоже? Дай глянуть-то!

…Не свежо, и…

у поэта и времени нету читать чужое! —

так оставь же стихи свои критиков ушлой рати,

эти точно их будут по косточкам разбирать и —

дань отдать не забудут заваренным в прошлом кашам,

а вот я – призван верить себе.

Результат?

Ну, скажем:

«Ты всегда поднимаешься к общей вершине резвее,

чем туда остальные доходят… Верхом ли на звере,

в патлы бури вцепившись ли (способ-то должен иметься!) —

не имеет значения: там тебе самое место.

Лишь один там уместится (или одна) … но зато ведь

там не нужно на подлого гада стирать и готовить, —

и к тому же всё тихо, спокойно, прозрачно и чисто…»

…А неплохо так я сформулировал?…

Чё молчишь-то?

Да, в юности можем и тысячу вех

за месяц единый пройти вдво ё м мы,

но если становится слаб человек,

на нём… отрабатывают приёмы:

на ком-то же нáдо ведь…

Р-раз и дал —

да так, чтоб убойно… Иначе как же

поставить неопытному удар?

(Здесь кто-нибудь вставит: «Есть больше каши!»)

Короче, поэтому-то и ты

теперь таков – и судьба такая,

и будни, и праздники… и мечты,

которые вытравил, потакая

чужой конъюнктуре… Себе твердишь:

«Лишь юным оно достаётся в дар!» – и

согласны с тобою и гладь, и тишь.

Ты – цель отрабатывающего удары.

Прислали с одной стороны, потом,

с другой наварив, повторили это

ещё много раз… И не думай о том,