Елена Федорова - Расскажите, тоненькая бортпроводница (сборник)

Мы вышли из зоны огня в районе Керченского пролива. Море – ласковое и грозное – спасающее от вражеских зениток и прожекторов, показалось холодным и неприветливым, потому что нам нужно было дотянуть до берега на поврежденной машине. Дотянуть, во что бы-то ни стало.

Экипажи, видевшие наше резкое снижение, решили, что мы погибли. Но Евдокия Бершанская не поверила. Она приказала зажечь посадочные огни и ждать. Через двадцать минут вернулась наша «двойка». За этот полет нас потом наградили орденами.

– А много у вас наград? – поинтересовалась Оля.

– Два Ордена Отечественной войны I и II степеней, Орден Красного Знамени, медали за оборону Киева и победу над Германией.

Было у меня и взыскание за невнимательность и неосмотрительность при посадке. Я случайно врезалась в дерево и поцарапала крыло самолета. Меня держали трое суток под арестом, а потом еще три месяца высчитывали по двадцать пять процентов из зарплаты за эту злополучную царапину на крыле.

Но это все были досадные мелочи, на которые не следовало обращать внимания. Главное было предчувствие конца войны. В воздухе запахло весной и свободой.

В 1945 году мужской и женский полки объединили в одну дивизию. Мы снова встретились с Толей. Встретились, чтобы уже не расставаться.

Толя уговорил меня пойти в штаб армии, чтобы получить разрешение на брак. Я очень волновалась, но пожилой, седовласый командир армии глянул на наши счастливые лица и без проволочек выдал разрешение.

Окрыленные, мы вышли из штаба Армии на улицу, пахнущую свежей листвой. Вдруг, с противоположной стороны, к нам метнулся заплаканный немец. Он принялся умоляюще о чем-то нас просить. Я так растерялась, что не сразу поняла его слова. А он попросту просил у нас несколько злотых, чтобы купить лекарства для своей больной фрау. У немца были только марки, которые не принимал аптекарь поляк. Аптекарь требовал злотые, отвергая деньги оккупанта. Немец был вне себя от горя.

– Толя, пожалуйста, дай ему денег, – попросила я.

– С большим удовольствием, битте, – проговорил Толя, протягивая немцу все свои деньги.

Немец взял ровно столько, сколько требовалось – двадцать злотых, расцеловал мне обе руки и помчался в аптеку. Немецкая фрау была спасена.

А нам предстояла недолгая разлука. Толю переводили в польский город Калиш.

Перед отъездом мы сыграли грандиозную свадьбу, гостями на которой были все наши однополчане.

Жизнь потихоньку начала налаживаться, приобретая живые, весенние, яркие краски.

В Калише Толя быстро нашел комнатку в доме у милой старушенции пани Кишковской, которая сносно говорила по-русски и была рада приютить нас у себя. Пани стала нашей польской мамой, на время заменив нам родных, по которым мы безумно скучали.

В день нашего отъезда пани Кишковская встала чуть свет, чтобы испечь для нас миниатюрные сдобные булочки. Ей очень хотелось побаловать нас чем-то вкусненьким, а заодно и отблагодарить нас за полный сарай угля, который мы для нее заготовили. Маленькая старушенция долго-долго бежала за грузовиком, увозящим нас из Польши. А я прижимала к груди теплые булочки, пахнущие корицей, и не могла сдержать слез.

Я до сих пор помню маленькую, милую пани Кишковскую, которая всегда была чисто и аккуратно одета, безукоризненно причесана. Свои длинные, побелевшие от страданий волосы она укладывала каким-то замысловатым образом. Серые, живые, любознательные глаза пани Кишковской светились неподдельной радостью. На лице всегда дружелюбная улыбка. От этой милой старушенции исходило такое тепло и обаяние, что мы забыли о тяготах войны, о потерях и утратах, почувствовали себя по настоящему счастливыми. – Мария Николаевна улыбнулась и провела рукой по своим седым волосам. – У меня теперь волосы такого же цвета, как у пани Кишковской. Да и лет мне столько же, сколько было тогда ей. Я тоже превратилась в милую старушенцию, которой посчастливилось встретить в жизни немало хороших людей. И еще я сделала очень важный вывод: в любом возрасте есть свои преимущества, потому что с годами мы становимся мудрее, опытнее, спокойнее, начинаем внимательнее относиться к другим, учимся слушать и слышать.

– А мне кажется, что возраст давит на плечи, заставляя людей пригибаться к земле, – проговорила Оля.

– Если человек честен, то его ничто не может согнуть. Нас сутулят и уродуют плохие поступки и плохие помыслы. Оставайтесь всегда доброй. Научитесь дарить любовь. Ведь порой людям не хватает целой жизни, чтобы постигнуть простую науку – науку любви. А постигать эту науку просто необходимо.