Сергей Черсков - Сборник редакторских анонсов литературного портала Изба-читальня. Том первый. Поэзия и песня

И невиданной красоты
Ярким пламенем полыхали
На пришкольном участке цветы,
О которых в селе не слыхали.

И казалось в то время нам,
Что просторнее здания нету!
И была нам та школа как храм
Из тепла, доброты и света!

Ах, как хочется в те края
Убежать порой без оглядки,
Где стояла бы школа моя,
Где лежат мои книжки, тетрадки…

Когда с обветренной землёй простится осень поцелуем
и, растянувшись, облака повеют – холод неминуем,
я сяду в кресло у окна вязать для нас с тобою небо,
взамен хандрящего пока. Надеюсь, справиться до снега,
до вьюг, что путают следы и кружат окоём в бесцветии,
до стужи, ранящей умы в столь молодом ещё столетии,
до странных ледяных дождей, что кроны превращают в люстры,
а город наш родной в музей, шаги где раздаются хрустом.

Я постараюсь всё связать – мечты, надежды, ожидания:
надежду – младший даст поспать, а старший, без напоминания
уроки сделает один и уберёт свои игрушки;
мечту – здоров чтоб каждый был всегда от пяток до макушки;
удачу – получился торт и старые мне впору платья;
и радость – кончился ремонт и всё смогу теперь убрать я;
любовь – конечно, без любви становится иное тусклым.
Как хорошо, что вместе мы так часто сходимся во вкусном –
мы ожидаем от судьбы одних и тех же вдохновений.

Я справлюсь, справилась почти. Но, если вдруг мороз сомнений
начнёт заковывать всё в лёд – расправлю вязаное небо.
Под нашим небом хворь пройдёт, а из подтаявшего снега
с детьми налепим снежных баб, снеговиков и куклу Зину.
И грея своё счастье так, переживём любую зиму.

Площадь вокзальная. Крики… плети…
Хаос. Смятенье. Смрад.
Тихо, под знаменем, входят дети:
Строем – четыре в ряд.

Полдень. Последняя перекличка:
Сто девяносто два.
…Что говорил им? Там будут птички…
Кролики… и трава…

«Доктор, послушайте, вот бумага:
Вас оставляют здесь».
(…и до свободы – всего полшага…)
«Вместе с приютом?» «Без».

Дети еврейские… дети Польши…
Разум теряет нить…
«Пан Януш…» «Герр офицер, нам больше
Не о чем говорить».

Вкус как предчувствие – дымно-горький…
Мы не пришлем вестей.
…Чрева вагонов дохнули хлоркой.
Небо в глазах детей.

Ещё дождь за горою всхлипывал,
но росла тишина неистово.
плыл орёл, как раскрытая Библия,
Бог страницы её перелистывал.
переплёт обветшал от времени.
после ливня, как после крещения,
мир очистился от сомнения,
мир, опять, попросил прощения.
но зависла Книга над речкою,
над упавшими с клёнов коронами,
как послание мира вечного,
миру (яростно) бестолковому,
мигу: краткому до отчаянья,
крику: первому и последнему,
миру: видимо не случайному,
только вечно несовершеннолетнему.

как его уберечь от гибели?
кто укажет ему дорогу?
плыл орёл, как раскрытая Библия…
почему-то буквами к Богу…

Несовершенство. Перебор всего.
Всего, всего, особенно деталей.
Прими луны таблетку перорально –
от головы.
Тебя не держит Бог за своего.
Уже. Чёрт! облака устраивают ралли,
агонизирует закат, ненатуральный,
двусмысленный, ходульный. Каково!
Потерянности не было предела,
пока над ухом не прошелестела
смерть-стрекоза. На край, на край, на край
стола бокал пустой подвинула. Игра.
Игра воображения, без правил. Пора.
Непоправимо небо зажелтело,
подсолнухами, пижмой, чистотелом.

Есть повод отпустить седой рассвет…
И я иду по сонному перрону,
А мимо мчат обрывки прошлых лет,
Набитые ненужностью вагоны.

Смотрю вослед ушедшему. Вдали
Восходит солнце, кровью запекаясь…
Я знаю: луч, коснувшийся земли,
Замрёт, в моей душе не отзеркалясь.

Я знаю, надо всё себе простить:
Года, что впились жёсткою верёвкой,
Ошибки, запрещающие жить,
Иллюзии, разбитые в осколки…

Я знаю, надо всю себя собрать
В кулак железный прямо на перроне…
Уехать хоть куда-нибудь… Сбежать…
– Места имеются в прицепленном вагоне?