Елена Федорова - Замок Нейшванштейн (сборник)

– Знаете, Николь, почему я не запомнила лица той девушки?

– Почему?

– Да потому, что этой сценаристкой могла стать любая, девушка.

– Пожалуй, вы правы, – проговорила Николь, подумав, что она тоже не видела лица той, о которой тосковал и томился темноволосый юноша в стеклянном саркофаге. – Значит…

– Значит, если вы не желаете слушать мой рассказ, я не стану зря тратить время, – обиженным тоном проговорила Лина и уселась рядом с мужем поближе к камину.

– Что вы, Лина, вы не правильно меня поняли, я очень хочу узнать о вашем путешествии, – воскликнула Николь, попав в силовое поле магии неразгаданных тайн, из которого есть только один выход, ведущий в эпицентр непознанного.

Лина вскочила и таинственным голосом заговорила:

– Когда во всей Европе еще холодно и сыро, когда весна еще только подбирается к вожделенной солнечно-голубой отметке, Венецию окутывает беловатая дымка тумана, из которого появляются фигуры в масках и в роскошных карнавальных костюмах…

Голос Лины то затихал, то звучал с нарастающей силой, и Николь казалось, что это она бродит в маске и пышном карнавальном костюме по узким улочкам, медленно погружающегося под воду города, и видит все своими глазами.

Вот взлетает с колокольни Сан Марко белая бумажная голубка Коломбина, чтобы рассыпаться фейерверком конфетти и в один миг расцветить город золотом костюмов, серебром кружев, небесной лазурью накидок, кармином плащей и разнообразием изысканных масок, среди которых нет-нет да и мелькнет черная маска смерти, как напоминание о бренности всего сущего. Но никто не боится непрошеную гостью. Люди знают, что карнавал – это время, когда каждый может стать тем, кем всегда мечтал: бедный – богатым, простолюдин – вельможей, добропорядочный семьянин – донжуаном, а любая женщина – королевой. Несбывшееся оказывается так близко, что стоит протянуть руку, и вот ты уже качаешься на волнах, уютно устроившись на мягких подушках в элегантной гондоле, а гондольер, ловко лавируя по узким венецианским каналам, напевает дивную мелодию, понятную без перевода.

Гондола остановилась у моста Риальте. Гондольер протянул руку даме в наряде королевы Анны Австрийской, чтобы помочь ей сойти на берег. Но черная маска смерти столкнула его в воду и оттолкнула гондолу от берега.

– Что вы делаете? – вскрикнула дама, вновь опустившись в красные бархатные подушки, с которых она только что встала, собираясь сойти на берег.

Человек в маске смерти не ответил. Порыв ветра раздувал фалды его черного плаща, делая его похожим на огромного черного ворона, склонившегося над добычей.

– Куда вы везете меня? – спросила дама, но вновь не получила ответа на свой вопрос.

– Возможно я вовсе не та, кто вам нужен. На карнавале десяток королев и все Анны Австрийские, – проговорила дама, снимая маску.

– Та-а-а-а, – послышался зловещий шепот.

– Что вам надо от меня? – побледнев, спросила дама.

Человек в маске расхохотался. Его смех был похож на карканье и лай одновременно и не предвещал ничего хорошего. Дама поспешила спрятать лицо под маской, чтобы скрыть слезы отчаянья. Она зажала руками уши, чтобы не слышать зловещий смех смерти, но он уже проник в ее сознание, парализовал волю, заставив поверить в неотвратимость происходящего.

Темные сумерки поглотили стоящие по колено в воде дома, лишив даму возможности понимать, где проплывает гондола. А она плыла все дальше и дальше, увозя королеву Анну в черную пустоту, куда уже не долетают веселые звуки музыки и людских голосов. Даже подслеповатые фонари перестали отражаться в мутной темноте воды. Даме стало казаться, что они уже не плывут, а летят по черному беззвездному небу. Она закрыла глаза и предалась романтическим воспоминаниям, чтобы хоть как-то отвлечься от черных, гнетущих дум.

Из туманной дымки прошлого ей навстречу выплыл солнечный остров Сицилия, утопающий в бело-розовом кружеве цветов миндаля. Воздух Сицилии пряный и тягучий, пропитанный солеными запахами моря, ароматами мимозы и апельсиновых деревьев, заставил ее замереть в трепетном восторге и вдыхать, вдыхать, вдыхать живительную прохладу. Грозная Этна, возвышающаяся над оливковыми рощами и лимоновыми садами, показалась ей теперь вершиной совершенства. Нестерпимо захотелось посетить маленькие деревенские таверны, побеседовать с добрыми, приветливыми сицилийцами, выпить чашечку вкуснейшего в мире каппучино или алого, как кровь, вина Донафугато.