Петр Котельников - Зеркало времени. Исторический роман

Рубль могли и целковым называть, если он представлял единую монету, а не состоял из разменной. Среди простого народа название целкового могло и искажаться.: «целковик», «целкач», «целкаш».

Название «целковик» встречается в «Мертвых душах» Гоголя. Одна из героинь этого романа Коробочка набирает понемногу деньжонок в пестрядевые мешочки, размещенные по ящикам комода. В один мешочек все целковики, во второй – полтиннички, в третий – четвертачки.

Возможно, последнее название рубля и легло в образование имени героя Горьковского рассказа «Челкаш».

Пишет Некрасов в поэме своей «Кому на Руси жить хорошо» про писаря из Адовщины. Трешник в ней означает копейку, а семишник – две копейки. Дело в том, что в средине XIX века в России была проведена денежная реформа, при которой новая копейка стала равна старым трем, а новые две копейки старым семи.

Да, на деревне, чай не в городе жить, на виду у всех, как вошь на бумаге, вычесанная. Тут девку просто тронуть нельзя. Тут поухаживать за ней надо. Может, потому и цена ее большой становилась

Кто уходит из мира, не оставив памяти о себе? Вложил силу рук своих, мысль из мыслей своих, а чьих рук дело, а чей замысел воплощение нашел, – не известно? Говорят: «Народ создал!»

Танцуют под музыку чистую, серебряными колокольчиками звенящую, золотым звуком гудящую, но имени создателя не оставившую. Спрашивает кто-то: « Чья музыка?» Отвечают, плечами пожимая: «Народная, вроде бы?»

Слышны песни слова, приятные, нежные, чистые, смысла глубокого, поучительного.

Спрашивают: «Кто написал?»

Ответ слышен, с лицом перекошенным, но добрым, не злым: «Слова, кажется, народные?»

А, что такое народное, спрашивается? Народ сам по себе не бывал организованным. Народ – это толпа из тел человеческих, мыслей разных и наклонностей. В ней, как в поговорке той: «Кто в лес, кто по дрова». Созидательным творчеством толпа никогда не отличалась. Вот, разрушить, поломать, – иное дело! А, что касается песни, тут и вовсе с творчеством дело не клеится. Подумать бы головой телячьей, пошевелить бы помидорами своими: «Как народ песню сочинял?»

Мысленно рисую я сход крестьянский, деревенский, старостой созванный. Стоят в армяках, в портках грубых, посконных, ноги в лаптях переминаются. А перед строем, как на военном плацу, староста в картузе, пестрядевой рубахе, в штанах суконных, в сапогах из юфти, похаживает, острым взглядом соколиным, посматривая. Говорит староста, бороду лопатой свою вперед подавши: «Скоро барин наш на деревню пожалует! Какой песней, ораторией будем, мужики, встречать его? Ансамбль ложечников есть у нас, есть! И есть Федот Нетот, умеющий из горшков глиняных звуки приятные уху извлекать. Но, вот песни хорошей нет! Давайте, придумывать будем, что ли?»

Мужики все по селу талантливы, да речисты, как и по всей России необъятной. Вот только писать некому, ибо единственный грамотный человек на селе – староста. Тетрадь даже есть у него особая и карандаш черный, пречерный. Этим карандашом староста знаки какие-то странные ставит в тетради своей. Тетрадь ту барину одному показывает. А так, в быту, только на память свою и надеется. Если ошибается староста, то только в пользу свою. А, если бумагу серьезную писать приходится, то к писарю волостному обращаться нужно. А где денег на писаря сыскать? Беден, ох, и беден наш народ русский. Пока царь-батюшка додумался мужика хоть какой-то грамоте научить, тот только сообразительностью природной из всяких сложных положений выходил. Ну, научился мужик, мало-мальски грамоте, читает медленно, по слогам; палец заскорузлый послюнявил, за карандаш берется… Хоть, правда, редкостное занятие для мужика – грамота. Больше за сохой, да плугом приходится время расходовать. Ну, а нотную грамоту знающего, в народе искать, и вовсе бесплодное занятие. Сочинять стихи, да музыку к ним мог только уж очень грамотный человек. Он мог происходить из крестьян, но уже крестьянством давно не занимающийся. Таких людей, вышедших из сословия своего, разночинцами в России называли.