ОЛС - Я – дерево, которое костёр

Вновь музыка грянула, это «на бис»,
И снег закружил с вьюгой в вальсе,
Нас всех поджидал любопытный сюрприз:
На крыше Январь заиграл вдруг на саксе.

Протяжно и мощно орган подхватил
Мелодию выпитой ночи,
От трубно и зычно всем возвестил:
Кончается ночь, так что вы тут не очень.

Но снег всё кружился и ночью, и днём,
В снежно-сливочном вальсе,
Я сидел у окна, я что-то курил
И тихо шептал: «Не кончайся».

Все те, кто нас провожали,
Все слёзы, что лились нам вслед,
Все те, кто стоял на причале,
Исчезли вдали. Их там нет.

Как грустно и пусто на сердце,
Прощание – жуткая роль,
И сердце моё, словно ржавая дверца,
И мысли летят в него, словно картечь.

Я ранен. Смертельно? А может быть только задело.
Неважно. Я падаю в трюм.
Но врач мне сказал: «Притворяться не дело,
Вы в полном порядке, молодой человек».

Душевные раны врачей не заботят,
Я харкаю сердцем в пространство.
И это пройдёт, время всё заболотит,
Страшит лишь ежедневное пьянство.

Я знаю восемь женщин, не любящих цветы,
Они ещё младенцы и лица их чисты,
Они кричат, смеются, для них мужчины нет,
Их мамы простодушно поют им не совет.

Их мамы так устали, им хочется так спать,
Им так вас надоело упрашивать молчать,
Но вот усталость вскоре одолевает всех,
Вам снится светлый сон, а вашим мамам стих.

О, маленькие дамы, проходит двадцать лет,
Вы так похорошели, а может быть и нет,
Но всё ровно сияете, исполнены побед,
Купаетесь в шампанском и дуете в кларнет.

Бедняжки, ваши мамы, проходит двадцать лет,
Вы мам своих сменили, а счастья нет и нет,
Я знаю восемь женщин, не любящих цветы,
Они ещё наивны, они ещё они.

Я сбавил темпы, провинциальный город
Встретил меня светом своих фонарей,
Я чувствовал, что хочу спать, но более голод;
В автобусе тесно от лиц мне знакомых людей.

Наш поезд застыл до утра у причала-перрона,
Прибрежные лужи его отражали огни,
И проводница – хозяйка восьмого вагона
Решила немного поспать, ведь все гости ушли.

На улице дождь падал вниз бесконечно и вяло,
Все в городе спали, им снились бессвязные сны,
Приятно лежать под хрустящим от чистоты одеялом
И наслаждаться отсутствием суеты.

А днём я проснусь,
Радость тронет слегка сердца струны,
Окно мне покажет, что всё в нём, увы, как вчера,
Все те же слова, та же жизнь, те же шутки и стоны,
Я ставлю клеймо: жизнь доныне здесь так же сера.

Да, скука – бич всех городов и посёлков,
В ней тает, как сахар в воде, любой высокий порыв,
Я чувствовал здесь себя лучше не так уж и долго,
В городе все говорят, что движение – миф.

Я вновь сбавил темпы, провинциальный город
С горсткой огней оставлен мной позади,
Жёлтый автобус попал в бездорожья омут;
Прошло два часа, – вот и цель моего пути.

Я спал опьянённый воздухом больше недели,
Потом упивался лугами, лесами, рекой,
Но скоро мне эти прогулки вдруг надоели,
Ведь нет в этом смысла, я вновь заболел тоской.

Я маялся дни напорот на мятой постели,
Тупо уставясь, расматривал потолок,
За окнами люди смеялись, пили и ели,
А я всё гадал: есть ли в их поведении толк?

Нет, думал я, в этой жизни безумия много,
Но далее темпы я сбавлять не хотел,
На скорости хочется жить, пусть ещё хоть немного,
Я оделся, вышел, сел в поезд и повеселел.

Если б я был художник, я бы выбросил кисти,
Я бы сжёг свои краски, мольберт,
При одно только в мозг мне закравшейся мысли,
Написать на холсте твой портрет.

Я провёл бы все ночи средь обрывков бумаги,
Дни провёл бы в бессонном бреду,
Вместо капли росы я пишу стакан браги;
Непонятно, что я имею ввиду?

Если б я умел звуками выткать узоры,
Как зима на оконном стекле,
Я вы выбросил ноты, мой слух украли бы воры,
И я никогда не смог петь о тебе.

Мне мало красок и звуков, мне не хватает уменья,
Вот потому я не берусь описать,
Твою улыбку, слова, твои в пространстве движения,
Как стало мне вдруг тебя не хватать.

Но может быть всё однажды бесследно исчезнет,
Мой разум проснётся, всё станет другим,
Моя любовь умерла, и она не воскреснет,
Ведь это была не любовь, это был только дым.