Наталья Метелица - Нет мне жизни в чуть-чуть и по капле. Стихи разных лет

В моем воображении не больно
Уходят люди, когда вышел срок
Любви воображенной… Эх, раздолье!
В огромном поле – ветер да цветок!

однажды вечером меня не станет…
а разве жизнь была в том гордом стане?
а разве музыка звучала в песне,
когда ей ноты были неизвестны?

…И каждая ладонь найдет свою фигуру,
как и поэт любой найдет себе чтеца!

Душа – непостоянная подружка,
Меняет свои нравы на раз-два:
То с горя просит пушкинскую кружку,
То развевает в танце рукава.

Душа как стиранное на ветру белье:
Вся мокрая, но пахнет аккуратно.
И ей под стать бы всё мое житье,
Когда б по-умному прожить обратно.

Углем беда рисует чью-то душу —
Нанизывает штрих, плетя узор
Безрадостной судьбы, земле не нужной…
И подписала.
Смертный приговор
Лежал безжалостно на кипе приговоров.
Беда пошла слегка передохнуть,
И тут, взорвав безликость коридоров,
В окно ворвался ветер – полоснуть
По горькому пристанищу рисунков!
Листы взлетали стаей голубей —
И прочь в окно, скользя по веткам,
стрункам
Живой земли и радости детей!

Вернулась подписавшая на место
И бегала по кабинету тьмы:
Ловила души – в смертные аресты
И забивала окна той тюрьмы!

В осеннем парке говорили долго
Спасенные от смерти души тех,
Кто и не знал, что дышит новым сроком,
Ругая ветер и рожденный снег…

«Пусто. Оглохла гостиная
От вековой тишины.
Стало невыносимо
Видеть себя со спины.

Где-то на запад – потеряно.
Где-то на юге – нашлось.
Где-то на север – посеяно.
А на востоке – срослось.

Встану лицом к желанному —
К должному встану спиной.
И заживу по-старому
Я с пустотой озорной.

Все в моем доме повЫносит.
Зябнут углы голышом.
Выгребет, вымоет, высосет.
Чисто. Но мертвый дом.

Нет паутинок танцующих,
Скрипа просыпанных крох.
Даже пылинок воркующих
Шепот любви занемог.

Вещи живут на мусорке.
Мир сиротою стал.
Нет ни стихов, ни музыки.
Голос немой одичал.

Тихо. Стерильно – до уксуса
В центре гортанных тисков.
Чище уже не получится
Вымыть себя от снов»… —

Так говорила соседка,
Похоронив всех трех.
Сыпля мимо тарелки
Жизни смеющихся крох..

Гудит. Скулит. Мигренью рвет рассудок.
Царапает, как снежный коготь вьюг.
Глаза устали в пытке вечных суток,
И вены оборвАлись в пульсе рук.

Искрошен потолок ударом взгляда,
И мертвый снег на губы с высоты.
И лучше гроб, чем спальня как палата,
Где простыни – набойные бинты

В рисуночек – царапающий спину,
Как
коготь недоношенной луны.
И только сердце – к дочери и сыну,
Когда ЕСТЬ дочери и/или сыны.

Из раны пораскромсанной надежды
Ты прорастаешь веной в голый вой
И через боль – уродлив и потешен —
Вновь возвращаешь смех душе седой!

Истрачены слова, умолкли строчки.
В огромном небе ангел не нашел
Тот путь, что стал бы радости короче.
Стоит без дела оголенный стол.

Я дни и ночи забываю кушать
И забываю грамотное «есть»,
И мертвые дочитанные души
КружАт вокруг меня. О, Tod!
о, best!

О, избавленье! Языки глотают.
Ни пира, ни веревки, ни стихов.
Истрачено. И, сесть с какого краю,
Не знаю средь овалов и кругов.

За окном столько солнца – огромного!.. Белого снега.
На вершине непознанных всходов и то не светлей!
На снегу оставляет свой след торжество человека
Идущего. В лабиринте звенящих огней
Не запутать бы путь свой, пьянея от чуда такого!
Ты, вчерашний, мрачнея от ссоры вчерашней с собою,
Непогодой расхлябанной узами комнаты скован,
Нынче каждый свой шаг – словно в благовест!.. Вырванный вой
Из груди рассыпается снегом дороги невинной,
Где не видно тропы, но и радостней путь открывать
И искать чье-то сердце под белой живой пелериной,
Находя свое сердце в груди той!.. и вместе стучать!..