Илья Стефанов - Золотой ларец. Повесть рыбака Маруфа

И я подумал, отдохнуть бы здесь часок!»
«Ну что ж, – та девушка в ответ, – часок не срок».

А голос пел-звучал, и стал я словно пьяный.
Очей краса, и нежность уст, и стройность стана

Меня смутили. От таких нежданных дел
Вдруг сердце сгинуло, а разум улетел.

Не находил я связи мыслей со словами,
И, чтоб прийти в себя, я занял ум стихами:

Блестит луна красою украшений
Среди холмов, цветов и дуновений,

Сиянье льёт сквозь тень густых ветвей,
Напевы льёт-поёт ей соловей.

И страсть в душе скрывается, томится,
Хмельно-смущённая красой луны-девицы.

Хозяйка сада всё смотрела мимо, вдаль —
Стихи ей, кажется, усилили печаль.

Она сказала, будто я читал неплохо,
И взгляд её во мне оставил сотни вздохов.

Её ж дальнейшей речью не был я польщён:
«Не помышляй на близость с той, в кого влюблён!

Желанья страсти пресеки, то миг забвенный!
Не думай так, что будешь в мыслях неизменный.

Я настрадалась от любовных дел лихих,
Влюблённым всем беду несёт взор глаз моих!»

Не поняв всё, решил я действовать упорно,
Держаться твёрдо, терпеливо и покорно.

Как мне сказал один знакомый сердцеед:
«Нет ничего, кроме терпенья, против бед».

Она к тому же не гнала меня из сада,
Напротив, мне она была как будто рада.

Меж тем день кончился, уже всходила ночь.
Она сказала: «Хочешь есть?» Я был не прочь.

Стол появился очень скоро перед нами
Уже уставленный бараниной, птенцами

(Птенцами куриц, куропаток, голубей).
Когда поели и насытились мы с ней,

Нам принесли кувшин с водой для омовенья.
Меж тем уж ночь несла тревоги и томленья.

И нежно девушка сказала: «О Маруф,
Ты укрепил немного, видимо, свой дух.

Люблю за шахматной игрой я отдохнуть.
Скажи, ты смыслишь в той игре хоть что-нибудь?»

«Да, я в ней сведущ», – я ответил. И тотчас
Стол специальный слуги вынесли для нас.

На нём стояли уж фигуры перед боем
На золотящимся разметкой ярком поле.

Жемчуг и яхонт крыли ту и эту рать.
И вот их цвет меня уж просят выбирать.

А я ответил: «О владычица красавиц!
Возьми ты красный цвет. Как ты, красой он славен.

А я возьму, коль ты не против, белый цвет».
«Согласна я. Но ход за мной!» – она в ответ.

И вот рука её летит к фигурам поля,
Передвигаемым всегда в начале боя.

Взглянув на нежность белых пальцев той руки,
Заметил я: они как будто из муки,

Муки, замешенной для праздничного теста,
И, чтоб потрогать их, я встал невольно с места.

Она ж воскликнула: «Терпи и стойким будь!»
Но как терпеть, когда от вздохов сохнет грудь?

Бог создал девушку, изяществом раскрасив,
И имя ласковое дал – Зейн-аль-Мавасиф.

Я отвечал ей так, под тяжкий вздох ли стон:
«Коль кто б терпел, тому я был бы удивлён!»

Вот так играли мы. Я гибнул в страстной думе.
И вдруг послышалось:
«Очнись, Маруф, шах умер!»

Ей было ясно, почему я сел на мель,
Ведь мне мешает с ней играть любовный хмель.

И говорит она: «Я буду, мой влюблённый,
Теперь играть лишь на заклад определённый».

А я в ответ: «Тебе лишь стоит намекать,
Твоим желаниям я буду потакать».

Она же молвила: «Дадим друг другу слово,
Что каждый может получить заклад другого».

А я ответил: «О красавица, я рад
Хоть что отдать. Скажи скорее про заклад!»

Она сказала мне: «Послушай со вниманьем
И после этого играй с большим стараньем:

За каждый раз, как сдашь ты белых рать,
С тебя я семь динаров буду брать.

А если вдруг меня ты обыграешь,
Тогда ни отдаёшь, ни получаешь!»

И вот мы стали с ней по правилам играть,
Друг друга пешками по центру обгонять.

В мои красавица нацелилась ферзями,
Свои же связывала в линии с ладьями

И выставляла далеко вперёд коней.
Я ж наблюдал не за игрой, а всё за ней!