Сергей Гуреев: Мой удивительный февраль. Том 1. О личном и вечном

Кто ж историю пишет за нас,
Где легенды запачканы кровью.
Где диагнозов полный запас,
Нет диагноза только здоровью.
Нет признания – дом и семья,
И идём мы ко дну как «Титаник».
Нет призванья, а кто ж тогда я?
Да, какой-то, простите, ботаник.

Постепенно в себе раздвоюсь
На две личности разные очень.
Ну, когда же уже изменюсь,
Чтоб по-новому видели очи?
Чтобы не потеряться совсем
И в общественном плане, и в личном,
Чтоб уже не завидовать всем,
Кто не в этой системе двоичной.

Чтобы не обезуметь сполна
От всеобщих партийных оваций.
Чтоб понять – жизнь дается одна.
Так каких мне ещё мотиваций?
Я благие советы учту,
Как не быть в положенье убогом,
Как поймать мне крутую мечту
И пожить хоть немножечко богом.

Вот тогда, не покинув гнезда,
Все двустишия пишутся мною,
А в итоге – двойная звезда
И гражданство почти что двойное.
И тогда мы не просто вдвоём,
И поём мы не только дуэтом.
Так давайте все вместе споём
За двойную зарплату при этом!

Нам разобраться в этих цифрах надо,
В тройном ключе, отнюдь, не проходном.
Нас окружают разные триады,
Всё чаще предлагают «три в одном».

Итак, есть три угла, и каждый важен,
Триптих богаче фабулы одной.
Всё, что по три – всегда важно! И даже,
Когда одеколон – и тот тройной.

Три О – не просто буквы, это трио,
Три Оли – не тусовка, а триоль.
И триппер можно получить игриво,
Когда с триумфом взял не тот бемоль.

Три русских буквы, ими дорожите,
Не посылайте всуе, до поры!
С трибуной и с трибуном не дружите,
Они меняют правила игры.
Тройничным нервом бьют по мне триады
С восхода и до утренней звезды.
И птица-тройка – вот моя награда!
А кто ж её не любит для езды.

Сословьем третьим правят лица третьи,
Подростков так тревожит «Третий брат».
И троекратно мы опять в ответе
За суд третейский и триумвират!

Во времена мотыги и треуха
Лишь троица спасала от невзгод.
В отца, и сына, и святого духа
И верил, и ругался наш народ.

И возраст «тридцать три» – рубеж поспешный,
Его распяли, чтоб другим не дать
За тридцать тех серебряников грешных
Не только душу, а себя предать.

Старым Томском опять любуюсь,
И брожу я, слегка волнуясь,
Перекрёстками тихих улиц,
Где пришлось нам с тобой гулять.
Где мы вместе рассвет встречали
Теми памятными ночами.
Где зелёной листвой качали
Ещё юные тополя.

Где вдвоём мы рассвет встречали
Теми памятными ночами.
Понимая меня, скучают
Поседевшие тополя.

А потом, не заметив как-то,
По желанью, не по контракту
Понесу я с Московским трактом
На Иркутский свою печаль.
Эта роль со времён кандальных,