Пётр Корольков: поэт и динозавр

Гроза забирает последние крохи,
из рук вырывая мой сломанный зонт;
последние дети ушедшей эпохи
в экстазе сгорают под клубный музон.
Дорога сквозь слёзы безумно хохочет,
глотая подошвы глазницами луж;
свисают заката кровавые клочья,
огнём обдавая сердечную сушь.
В ноктюрне дворов истончается кожа;
событий состав исчезает в депо.
Без нот сожаления время проложит
на старом пожарище новый окоп.

Закат – торжество декадентов,
восход – манифест футуристов;
дорога в кольчугу одета
колёсного стука и свиста.
Похмелье обратной дороги,
приезда счастливое пьянство;
души обивают пороги
изменчивость и постоянство.
Фасадов щербатые лица
с прогулки за стол приглашают;
дымится булыжною пиццей
мощёная площадь большая.
Залива змеиная кожа
на берег ползёт валунами;
и порт в белом сумраке ожил,
взорвав тишину между нами.
Моргает рогатая башня,
грызёт перекрытий намордник.
Я ключ от событий вчерашних
оставил на острове Мёртвых.

Пеной из пасти слепого дракона
Снег объявил ультиматум весне;
Жёлтые стёкла в синих вагонах
Бьют по безумной глазной белизне

Пляшет на плитах консервный конструктор,
Выварив кашу кирпичных кастрюль;
Полупещерные овощи-фрукты
Выросли в рельсово-шпальный патруль

И швыряет листовки директор небесного бункера,
Стуком в дверь отвечая на шёпот печатных полос

Петли запали в чердачные горла,
Вольные шеи втянув в потолок
Солнце следы свои ластиком стёрло;
Ярко из ярости вырвался клок

Чёрные дыры вползают под веки,
Пьют растворитель компьютерных снов;
Ветер ограбил воздушные реки,
Став океаном несказанных слов

И костёр разжигает директор небесного бункера,
Растирая в золу угольки затухающих звёзд

Без билета время провозит
по знакомым прежде местам;
мыслей стук в голове нарастал —
он сродни надоевшей занозе.
Повторяется старый маршрут;
сон сменяет утихшую песню,
а внутри снова пусто и тесно,
и сомнения заживо жрут.
Цепь из лиц и видений неясных
подо лбом кандалами звенит;
взгляд взметнулся и вышел в зенит,
срезав кромку небесного наста.
Ночь – предвестница будущих драм —
наложила на звёзды запреты;
я несусь сквозь неё без билета,
но уже выходить мне пора.

Тирания крикливой свободы
заливает бензином мозги;
с белым знаменем армия добрых
контролировать будет всех злых.
Не отступим от главного плана:
Мир! Добро! Прогрессируй же, люд!
Пусть едят мясоедов веганы,
пусть учёных фанатики бьют.
Запретим все плохие словечки,
диктатуру раздавим в тисках;
волчьим смайлом скривилась овечка,
в глаз врагу горсть бросая песка.
Присягнём мы свободе на верность,
выжжем «серую массу» – зверьё;
вездесущую политкорректность
в бочку с дёгтем мы мёдом зальём.
Ненавидим друг друга с улыбкой:
правда – нитка, зашившая рот.
Мы – послушные добрые рыбки
радикально окрашенных вод.

В это время мой город стал тихим, совсем опустевшим,
отражаясь в густеющем небе разрытыми кладами;
разбавляя уверенность страхом, трагизм – клоунадами,
день протёк по бетонным кустам тяжело и поспешно.
Отплясали по улицам ноги бессчётными тучами,
отскакали колёса шершавым резиновым градом;
расползается ночь по безжизненным серым громадам,
выключая дневные заботы о благополучии,
надоевшие мысли, мечты, иллюзорные планы
на себя и других в от руки нарисованном будущем.
Ночь подарит надежду всем ждущим, зовущим и любящим;
даст и почву, и пищу для слов – самых нужных и главных.
Город медленно тонет в зрачках под тяжёлыми веками,
растворяется ночь в миллионах спокойных дыханий;
время всё прожуёт, всех и каждого съест с потрохами,
и с улыбкой накроет вопросы простыми ответами.