Людмила Байрачная - Я, наверно, из прошлого века. Сборник стихов

А хотелось по-женски простого и тихого счастья:
Чтоб встречал на пороге тот самый, родной и любимый,
Укрывая в объятьях от будней, врагов и ненастья.
А остался лишь маленький, выцветший временем снимок.

В лабиринте запутанных улиц и тропок блуждая,
Ты искала в глазах незнакомцев ответ на вопрос:
«А бывает на свете любовь навсегда чтоб большая,
Настоящая, верная, чистая и чтобы всерьёз».

Он шептал ей «люблю» в темноте кинозала
И тихонько в ладонях сжимал её руку.
А ей всё казалось, как же этого мало.
Она морщила нос и вздыхала от скуки.

Он дарил ей восторженно маки охапкой,
Посвящал ей стихи под неяркой луной.
Она щурила взор из-под маленькой шляпки —
Ей казалось, что он несуразный, смешной.

Он водил её к морю смотреть на закат,
По ночам, улыбаясь, считал с нею звёзды.
Она тихо вздыхала под стрекот цикад —
Ей казалось, что он не для этого создан.

Он под окнами в полночь ей пел серенады.
Выводил на асфальте мелком её имя.
Укрывал пиджаком от весенней прохлады.
А ей всё казалось – не его героиня.

А однажды под дверью белёсый конверт.
В нём две строчки: «Прости. Это всё-таки сложно».
Как-то резко мир сжался и свет вдруг померк.
Ей напрасно казался уход невозможным.

Было лето, цвели хризантемы в садах.
Серебрила луна осторожно тропинки.
Она шла, спотыкаясь, без мыслей, в слезах.
Ей казалось, что сердца теперь половинка.

Я помню каждый вздох и взгляд украдкой.
И все слова, что мне ты говорил.
Твои шаги на лестничной площадке.
Ромашки, что, смущаясь, мне дарил.

Я помню россыпь звёзд на небосклоне
И тусклое сияние луны.
Неловкое молчанье на перроне
И эхо разгоравшейся войны.

Я помню твои письма на газете,
Нескладные и робкие стихи,
Наполненные болью, пиететом.
Отпущенные подвигом грехи.

Я помню, как текли от слёз чернила.
И каждый на твоём портрете штрих.
Томясь с другими, я тебя любила,
Боясь и избегая чувств своих.

Золотил солнца шар гладь бескрайнего моря.
Легкий бриз осторожно играл с облаками.
Чайки в штопор входили, ругаясь и споря.
За скалой старый город дразнил огоньками.

Вдоль причала и лодок неспешно шли двое,
На песке оставались следы босых ног.
Доносился со скал запах пихты и хвои.
Еле слышно звучал сквозь прибой диалог.

– Я люблю тебя. Слышишь? Ты – воздух мой, свет.
Ради глаз твоих к Богу, хоть к черту, хоть в ад!
Мои чувства – давно для других не секрет.
Только сплетнями, жалко, соседи грешат.

Для тебя хоть звезду с небосклона достану!
Хоть луну поверну правым боком к тебе.
Я дышать для тебя никогда не устану.
Только взглядом пронзительным в сердце не бей!

Она шла, пропуская песок сквозь пальцы,
Молчаливо вздыхала, поникнув плечами.
И не знала, как правду сказать страдальцу,
Пряча взор свой потухший внутри, под очками.

Как сказать, что другой поселился в душе,
Что другой её сердце тревожит собою
До волненья, истомы в глазах, мурашей.
Что за ним хоть к Богу, хоть к чёрту босою.

Так и шли не спеша по песку эти… трое:
Он – влюбленный, она и меж ними Другой.
И витало вокруг что-то липко-дурное.
То ли страх, то ли боль, то ли ужас тугой.

Рельсы часто вздыхали за темными шторами.
Словно плакали горько, срываясь на крик.
А купе шелестело, гудело и спорило.
У окошка дремал седовласый старик.

– Я влюблялась не раз! Каждый раз это больно.
Каждый раз – словно бритвой по тоненьким венам.
Вроде всё по душе, вроде всё добровольно,
А потом тишина, стынет кровь от измены.

– Да что взять с вас?! Извольте! Вам имя Коварство!
Вы улыбками маните, блеском в глазах.
А потом? Сущий демон! Одно лишь лекарство —
Рюмка водки и твердость в привычных словах.

– Ах, простите-простите! А вы что ли лучше?
Вечеринки с друзьями, спортзалы, гараж.
Вы ж на части кромсаете женскую душу!
Чтобы после ненужную сплавить в тираж.