Терентiй Травнiкъ - Белокнижье. Собрание сочинений в 4-х томах. Том 2

Где перекладины коснулись
Друг друга на груди,
Оттуда шаг на день наш Судный —
Иного нет пути.

Господь, раскинув руки-крылья,
Весь мир собой объял.
Да будет Крест произнесенный —
Началом всех начал.

Быть может, в Рим ведут дороги
На праведной земле,
Но те пути, что смерть попрали, —
Сомкнулись на Кресте.

Не хватит ни времен, ни знаков,
Ни солнца, ни земли вращений,
Ни волн, волнующих накатов
Вослед идущим поколеньям…

Не хватит стойкости солдатской,
Соленых вод у океанов,
Не хватит алфавитных знаков
И выдоха для слова «мама».

Не хватит ничего у жизни
Ни для себя, ни для других,
Покуда в ней не будет капли,
Всего лишь капельки любви.

Мне жаль, что жизнь во мне остыла,
И смерть любить не научила
И каждый слог, и каждый стих,
И просто вздох, и просто миг.
И я, талантливый во всем,
Талантом жизни обделен.

Но буду верить и молиться,
Чтоб мне с печалию смириться
И, в одиночестве живя,
Познать любовь – и жить любя.

Не в суетливой страсти чувств,
Искусной ревности, чей вкус
До отвращения знаком,
А той любви, где больше нет
Ни женщин, ни мужчин, лишь свет,
Единый цвет, единый тон
Любовью будет наречен…

И впредь не разделю я сам
Любовь к друзьям, любовь к врагам,
Любовь к любимым, нелюбимым —
Все станет целым и единым.

Пусть в стихах гимном старость звучит.
Я люблю эту пору у жизни —
С кракелюрами женских морщин
И бессильем мужской дерзкой мысли.

Когда тело обмякло и больше
Не диктует соблазна другим,
Когда в женщине женское – тоньше,
А мужчина со словом – един.

Когда близость действительно близость,
А любовь – не занятье уже.
Так второю волною невинность
Возвращается на вираже.

Я люблю эту хворь, эту горбность,
Это шарканье немощных ног
И… глаза, где житейскую гордость
Заменил на смирение Бог.

…я со звездой всю ночь проговорил,
Она мне мерностью лучистой отвечала,
И мне хватило смелости и сил
Улавливать Вселенские начала.

Писал стихом, иначе не поймут
Читатели языков звездных пений,
Плеядных рифм, где метеорный труд
Акцентным росчерком в полнеба, словно гений,

Играючи мелком с наклоном черканул
Мечтателям полночной тишиною,
И я, дивясь величию, воскликнул:
«О, Господи, я раб блаженный Твой!»

Хоть запятой, хоть сбитою секундой
Меня во Царствие Твоем Ты помяни,
Когда предстану нищим в день Твой Судный,
Когда умолкнут все мои стихи…

Когда не пишется, а хочется писать,
То я иду с тетрадию на волю.
А как на воле можно не писать?
Как можно не летать по ветру в поле!?

Сторонушка, я пью тебя захлёбно,
За строчкой строчку с нового листа.
И если суждено прослыть мне звездным,
Твоя в том виновата красота…

Её – до золота застенчивая осень,
Её – до хруста снежная зима,
Её – весной, разбуженная сочность
И лето красное – для красного словца.

Решил писать зимой про лето,
Так наугадно, безответно,
По памяти строку вести
И где-то в белом листоснежье
Тепло июньское найти.

Натыкать буквы – пусть цветут,
Роняют лепестки в подстрочник.
Как никогда, я лето жду —
Уставший зимний одиночник.

Кидаю лист из дневника
По ветру в этот долгий вечер.
Приснилось лето мне. С утра
Ему стихом в письме ответил.