Тамара Александрова - Посиделки на Дмитровке. Выпуск восьмой

Тем временем из белорусского штаба партизанского движения поступило обращение: вывести жителей Долгинова с оккупированной территории на «большую землю». Приказать легко, а как это сделать? Два командира партизанских отрядов долго ломали головы. Да, еврейские беженцы – это стихийное бедствие, обуза для бойцов сопротивления. Потому что вместо боевых действий приходится подчас проводить действия сугубо хозяйственные, продовольственные. А именно – отозвать у немцев склады с зерном и обмундированием.

Появившийся как нельзя кстати лейтенант Киселев подходил, по мнению начальства, для выполнения этой задачи. Хотя до конца не представлял себе – как это можно пройти более тысячи километров по территории, занятой врагом, и при этом уцелеть?!

270 жителей Долгинова смотрели на него хмуро и недоверчиво. Некоторые даже пытались злословить: «На кой, мол, черт нам такой вожак, еще удерет с дороги, вон какой у него жалкий и потрепанный вид!» – кипел чей-то разум возмущенный. Но Николай стойко выдержал все насмешки и представил «почтенной публике» свой отряд, состоящий из пяти партизан и одной медсестры.

Выступив в поход, беженцы шли только по ночам, преодолевая в лучшем случае километров тридцать. Днем отсыпались, прячась в густых зарослях и болотах, а бойцы охранения вели разведку, искали более-менее безопасную дорогу, добывали хлеб и картошку. Но разве напасешься еды на 270 вечно голодных ртов? Грибы и ягоды были весьма ощутимым добавком в скудной походной жизни.

Сколько детей и стариков удалось спасти, сколько телег и добра удалось протащить по обманным мхам и болотинам, сколько товарищей потерять?.. История уже не помнит этих безымянных подвигов. Наверное, не одного путника засосала в себя эта вязкая подземная сила и прикрыла сверху, как гробовой доской, сырой, темной хлябью. Наверное, не один беженец нашел вечный покой среди гибельных полесских болот, канул навечно в тягучее илистое дно под жидким осенний небом, которое кляли и звали одновременно заломленные в судороге руки…

Киселев обратил внимание на резкие перепады настроения у своих подопечных – то, что впоследствии психологи наших дней назовут «еврейской меланхолией». Эта меланхолия была окрашена необъяснимым чувством вины, чувством тревоги и страха за будущее. Тревожность и повышенная рефлексия накладывала негативный отпечаток на бытовую неустроенность: люди ссорились из-за мелочей, иногда кидались в драки. Психические реакции были неадекватны: от молчаливой покорности, подавленности до внезапного взрыва страстей… «Были бы простые солдаты – никаких хлопот. Приказано – выполнено! – думал про себя лейтенант Киселев. – А тут надо быть тонким дипломатом, убежденным переговорщиком, участливым, даже ласковым проповедником». Недаром гласит русская пословица: «Мягкое слово кость ломит».

Перед угрозой смертельной опасности все объединялись и действовали, как пальцы одной руки. Еще до выхода в путь командир строго-настрого предупредил: при появлении немцев или полицаев разбегаться в разные стороны, надежно прятаться, а собираться на прежнем месте только через три дня. Но не всегда приказ выполнялся. Однажды на исходе третьих суток их собралось только 220 человек. Одни попали в плен, других, взяв в свои семьи, убеpeгли местные крестьяне, третьи решили продолжить бегство самостоятельно, четвертых похоронили ненасытные болота.

Дети хуже всех переносили тяготы похода. Ночами самые маленькие неутешно плакали и кричали, требуя хлеба. А ведь встречались такие места, где нужно было идти абсолютной тишине, в абсолютном молчании. Один неверный шаг, одна еле слышимая реплика, зажженная самокрутка могли погубить всю колонну. Много-много лет спустя участница этого похода вспоминала девочку, которая все время плакала, и мать никак не могла ее успокоить. «В полном молчании, под давлением всех остальных, упрямо заявляющих о неготовности умереть из-за непрекращающегося плача, родители ребенка приняли страшное решение :понесли дочку к реке. Но никто из них не мог сделать это. Передавая девочку друг другу, каждый из супругов умолял: «Ты сделай это». Находившиеся рядом отвернулись и просто ожидали, не желая смотреть на то, к чему сами косвенно подталкивали. Девочка, почувствовав, что ей угрожает, крикнула на идише: «Я не хочу умирать!»… Киселев, услышав крик и поняв ее слова без перевода, подбежал к берегу и взял ребенка на руки. С ней на руках он прошагал не одну сотню километров, и девочка, до этого постоянно плакавшая, остаток пути молчала».