Тамара Александрова - Посиделки на Дмитровке. Выпуск восьмой

Я постоял минуту-другую, вслушиваясь в звенящую тишину, и пошел через болото. Тропа осталась позади.

Веселые березки, выросшие на месте вырубки, уводили меня все дальше и дальше, обманывали сквозящей близостью просвета, обещая то ли полянку, то ли русло какой-нибудь речушки. На самом деле лес густел, раздавался, матерел и наконец принял меня под свой душный и сумрачный полог. Мохнатые ели сплетали над головой сплошной кров. Я чувствовал себя в абсолютной изоляции, как за семью замками. Словно сомкнулись непроницаемые кулисы, ушли привычные звуки, запахи, краски. Черт меня дернул забраться в эту глухомань!

Я раздвинул ветки толстой корявой березы, опутанной паутиной, и увидел… То, что я увидел, не вписывалось ни в какие рамки. Уверен, что этой картине подивились бы даже самые отъявленные фантазеры из породы таежных охотников…

Большой катер с названием «Тополь» стоял вертикально, прислонившись к стволу дерева… Откуда она, эта наполовину разломанная посудина, как сюда попала? Кругом валялись заросшие молодой травой осколки стекла, консервные банки, склянки, целлофановые пакеты из-под круп, связки старых газет. И никаких следов пребывания человека!

Я легонько пнул эту поставленную на попá железяку, и оттуда, сверху, посыпались… макароны, гречка, горох. Я стоял, слегка oпeшив. Даже оглянулся на всякий случай: вдруг кто-то прячется за моей спиной?..

Шальная догадка зашевелилась во мне: а что если это «подарок» свыше? Действительно, почему бы не быть этому «подарку», когда тайгу нынче бороздят не только трактора и вездеходы, но и винтокрылые машины типа «Ми-6» и «Ми-8»? Я сам был свидетелем – это было на тюменском Севере, – когда к брюху мощного «Ми-6» подвешивали хорошо упакованный груз, состоящий из запчастей, буровых труб и прочего оборудования. Все это предназначалось для экспедиций газовиков и нефтяников, работающих далеко в тайге или тундре.

Но этот «груз» не имел никакого отношения к производству. Скорее всего, им владело лицо частное, высоко начальственное и далеко не бедное. Но, замечу, безответственное, привыкшее жить и работать по принципу «авось», «тяп-ляп», пребывающее в рабстве посредственности и бытовой жуликоватости. Иначе «Тополь» никогда бы не сорвался с металлических тросов и не угодил в болотистый подлесок. Так ему и надо, этому чинодралу!

В подлеске было темно и сыро, как в подвале. Под ногами хлюпала подпочвенная вода, выжимала пузырящиеся сгустки торфа, и я вооружился длинным шестом. Балансируя, как опытный канатоходец, чтобы не ухнуть в какую-нибудь трясину, я приближался к груде изломанных фанерных ящиков, что выглядывали среди моховых кочек. Тощие, угнетенные елки и березы, растопырив ветки, преграждали путь, угрожая сбросить в зыбкую коричневую, качающуюся под ногами мглу, удушенную водой.

В ящиках было полно битой посуды, и в основном алкогольного содержания. Помимо толстого кошелька, владелец «Тополя» обладал несомненным вкусом: мелькали почти выцветшие этикетки – «Бакарди»… «Мягков»… «Бенедиктин»… «Белая лошадь»… «Шериданс». Интересно, на какие шиши они куплены? (Почему-то вспомнилась смехотворная история с Сарой Нетаньяху, женой израильского премьера, которая сдала пустые бутылки из-под напитков, купленных на бюджетные – подчеркиваю: бюджетные! – средства, а деньги прикарманила. Печать, ТВ и вся прогрессивная израильская общественность предъявили ей страшное обвинение – присвоение народных средств! Ибо за пустую стеклотару, сданную в пункт приема, по тамошним законам, тоже полагается платить налоги.)

Каждая бутылка стоила когда-то не менее двух тысяч, а то и больше, и я порадовался благосостоянию северного начальника, своего благодетеля. Почему «благодетеля»? А потому, что кое-что досталось и на мою долю. Покопавшись среди стеклянных обломков, я обнаружил целехоньную «Беленькую» 0,75 и литровый темно-красный ликер с заковыристым названием, производства тропических островов Зеленого Мыса. Я немедленно засунул их в рюкзак и обмотал толстым свитером, чтобы не разбились по дороге.

И снова тропа, снова тайга раскручивает свои веселые километры. Все вокруг меняется до неузнаваемости. Как будто не простые охотники, не лесники и сборщики ягод, а высокоученые ландшафтные архитекторы поработали тут сто или двести лет назад, сотворив эту стёжку-дорожку по законам паркового искусства. Плавные обтекаемые повороты, плюшевый сиреневый мох под ногами, манящие просветы между деревьями с окнами жемчужной неведомой мне речушки и краснощекими щельями-берегами, опутанными разноцветными лишайниками.