Несладко и с золотом нищим.
Мы с грустью теперь вспоминаем:
Был песней, связующей души,
Потерянный общий язык.
Когда-то ещё мы отыщем
Согласья чарующий раем,
Ласкающий грубые уши
Потерянный общий язык!
(1985, Трускавец)
Кому-то выпало сберечь,
Кому-то – нет
Неопалимых наших свеч
Вечерний свет.
Кому – прийти, кому – уйти,
Забыв гербы,
И свой у каждого в пути
Маяк судьбы.
Не строить неба звёздный храм
Тьме-пелене,
Не рассказать степным ветрам
О тишине,
И каждый неисповедим
Наш век иль час…
Пустым словам не предадим
Того, что в нас.
Священна душ ночная мгла
И их мятеж,
И даже горькая зола
Былых надежд.
Мы сохраним в своей тени
И явь, и бред,
И да согреет наши дни
Вечерний свет!
Пусть память режут на ремни,
Пусть смех – в ответ,
Ты нас спаси и сохрани,
Вечерний свет!
(1986)
Оно прилетает ко мне
В пурпурно-горячем атласе,
Оно преподносит вина
Хрустально-воздушный бокал.
Я пью вековое вино,
Имея мгновенье в запасе,
Чтоб крылья расправить – и в путь,
В страну многомерных зеркал!..
Без той, без другой, стороны
На этой – ни правды, ни смысла.
И, стало быть, сердцу нужна
Стихов заповедная вязь.
Она из забытых глубин
Достанет волшебные числа,
Чтоб Вед золотистая нить
Меж нами не оборвалась.
(1992)
Великий эксперимент
(К одноименной картине Ильи Глазунова)
Вы шли не туда,
и строили вы не то,
Из тёплых квартир
выводили вас без пальто
И лгать заставляли
во имя святых начал,
А Бог милосердный
оглохшим сердцам кричал.
А Бог милосердный
печально глядел с небес,
Как празднует в храмах
взбесившийся красный бес,
И плакал от боли
за вас оскорблённый Бог,
И слышали стены
горящей иконы вздох.
И вновь вы хотите
детей своих обмануть:
Ошибки, мол, были,
но, в общем-то, верен путь —
Тот путь миллионов,
сгоревших в котле войны,
Тот путь миллионов,
замученных без вины,
Тот путь миллионов,
швырнувших себя в костёр,
Лишь вождь и учитель
железную длань простёр.
Ужасная вера —
в божественный сан Иуд,
Ужасная пытка —
не помнить про
Страшный суд,
И вечным укором вам
с фото- и кинолент
Глядит ваш кровавый
великий эксперимент.
(1989)
Весна на свете! Шум и звон
Разбуженных проталин,
И всё как будто было сон
Во мраке душных спален.
Весна – на свете и в крови,
В живой фате черешен…
Джордано Бруно не сожгли,
Рылеев не повешен!
И Пушкину великий маг
От смерти дал лекарство,
И царство, бредшее впотьмах,
Не впало в комиссарство.
И соловьи поют взахлёб,
Свистя по-хулигански,
И не всадили пулю в лоб
Тебе, бунтарь рязанский!
Весна! Нет стоптанных штиблет —
Есть «Сильвер» разудалый,
И я не сумрачный поэт,
А так… счастливый малый.
(1989)
Идёт в моём сердце война:
Враждуют два клана, два мира,
Два света, две яви, два сна —
Мой солнечный храм и квартира.
Не знать примиренья мирам,
Не видно конца устрашеньям:
Квартира и солнечный храм
Стреляют по вечным мишеням.
А я, свою долю кляня,
Кричу им: «Постойте! Довольно!
Ведь вы же убьёте меня!
Мне страшно, мне дико, мне больно!»
Не слышат призывов враги,
И что им мой возглас пустячный! —
Шлифуют солдаты шаги
И насмерть стоят в рукопашной.
Они с фанатичных высот
Холщовых знамён не уронят.
От холода храм не спасёт,
Квартира мой свет похоронит.
И буду я, раненый зверь,
До смерти зализывать раны…
А где-то за сорок земель
Цветут голубые тюльпаны.
(7 декабря 1987)
И сердце прорвало:
растаяла тоска,
И стылый мрак сгорел
огнём безликой жертвы,
И новое тепло
ждёт нового цветка,
И солнце-Моцарт вновь
даёт свои концерты.
И маковки церквей
глядятся в синеву,
Как в зеркало – на миг
очнувшаяся вечность.
И жизнь кричит грачом,
и с жизнью я живу,
И Млечного пути
не иссякает млечность.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу