Алексей Козлов - Наших дней дилижансы

Жанна!
Конь твой и ты, золотые, в конце Риволи.
Снова бургундское Франции пьют парижане
Под баклажаны
и устрицы, выжав лимон и полив их шабли,
Режут не горла, а сдобную выпечку Жаны.

Жанна!
Душу твою позовут сотни войн на земле,
Божьей посланнице снова рядиться в мужское.
А прихожанам
к костру приходить и от зависти подлой шалеть
К мужеству женщины, зависть огнём успокоя.

Жанна!
Клещи закованных в латы не женственных ног.
Зуб на десне – так на лошади дева, не выбить.
Не подражаем
ни меч и ни факел для временных женских обнов
Всех инкарнаций твоих и победных побывок.

Всю ночь ты убивала боль,
Топила тех котят —
Едва рождённых (не тобой —
Хирургами) чертят.

Проснёшься —а давно светло,
Как на твоих столах.
Так много боли родилось,
Пока ты всё спала,

И столько имплантаций бомб
Проведено земле,
Что больше шанс прикончить боль
В аду на вертеле.

Пока ты не проснулась, я
Газеты отложу.
Анестетический коньяк —
То в полдень абажур.

От новостей слегка – озноб,
В висках – удары в жесть.
Ко лбу приложишь губы, но
Там 36,6.

За урочищем, где тёмные овраги —
Как глубокие морщины на земле,
Где за речкою топорщатся без флагов
Сиротеющие древки тополей,

Где зарницы от салютов крепят веру
В то, что памятью не обойдён никто,
Восклицательными знаками по ветру
Чемерица подтверждает высотой —

Там по-братски обнимаются ребята
Безымянные в беззвёздности погон —
Похороненные наспех и когда-то
До победы с недовыплатой долгов.

Неполна недоповеданная повесть,
А героев всё труднее называть —
Обезличенных солдат, что, упокоясь,
Не хотят, чтобы над ними – трын-трава.

И когда-нибудь поднимутся неслышно
И пройдут в строях упрёком площадям,
Не щадя их – с триколорами на крышах,
Непарадным своим видом не щадя.

И представятся по званию и чину,
По тому, как называли мать с отцом,
Чтоб живущим устыдиться, вторя гимну,
Просветлев тогда заплаканным лицом.

Закат бордовым отсветом настенным
Пьянил вечерней истиной в вине,
И ветви дуба, превратившись в тени,
Сплетались и метались по стене

Словами пальцев в сурдопереводе
Переплетённых строчек за окном
О малости, отведенной в природе
Теням глухононемых говорунов.

Блаженны говорящие друг другу,
Блаженны понимающие слог,
Пусть путанный, как ветви или руки, —
Благословен, раз от него тепло.

Утихнет ветер, солнце в полнакала
Нырнёт в бокал, чтоб выпитым до дна
За горизонтом этого бокала
Теплить воспоминаниями нас.

Раскладывать пасьянсы – ремесло.
Разгадывать случайности – искусство.
Дабы другому где-то повезло,
Кому, упав с коня, разбиться вусмерть?

Всё то, что может жить и умирать,
К закону сохранения начальной
Удачи «жизнь» навязана игра
С законом сохранения печали.

Похоже, чтоб не кашлялось у нас
И чтоб газон был зелен и ухожен,
Другим его должна спалить война.
Как это всё на истину похоже!

В законе сохранения судьба —
Не больше, чем приход, расход и смета,
И всё, как на базаре – баш на баш,
Добро и зло – не больше, чем монеты.

Признателен игре, поняв закон.
А карты на столе лежат уже, и
Поставлю на беспроигрышный кон.
Мой ход. И я начну стихосложенье.

Пускай не рассчитаю высоту
И разобьюсь, бездарный и не первый,
Но перья разлетятся на версту
И кто-нибудь подхватит эти перья.

Раскашлялись вороны. Ранний грипп,
Малина с чаем.
А ветер небо стылое корит,
Разоблачая.

И режет глаз густая синева
К простынкам зимним,
Дневного света миллионы ватт —
К анестезии.

Как женственно курлычут журавли,
Природе вторя,
Которая любовь не утолит,
Зато накормит.

Но дом её – на снос. Пришёл черёд,
Желты обои.
И небо, прохудившись, протечёт
На нас с тобою.

Здесь немало отличий от прошлого и единиц
(Измерения роста и веса, карьеры, длины
И ступни, и ступени движения тела по жизни)
Очень много, пропорции старые искажены.