Александр Гранов - В провинции у моря. Книга первая (1998–2014)

Как раздобрели земляные черви
Под тосты поминального похмелья.
На серебре узоры черни,
А в склепах праздник новоселья.

Где жизнь, где смерть, где радость, где утрата,
Мы просто пища подземельной жизни,
А сколько было пустых страхов
Перед червивой этой тризной.

Мы все, как черви, поедая мясо,
Не проникаем в суть чужих страданий,
Нам колбаса – синоним счастья,
Животным – горечь и рыданья.

Как перед бойней в ожиданьи смерти
Коровы плачут горькими слезами,
Кто эту участь им отмерил,
За что им это наказанье.

И зря виним мы червя земляного,
Что поедает нас он с аппетитом.
Он не кормил нас для убоя,
Не убивал, чтобы стать сытым.

Завалены прилавки трупным мясом,
Мы не хороним, мы съедаем трупы,
И упиваясь кровью красной,
Кость варим для бульона к супу.

Не думаем, была ль душа в том теле,
Что стало антрекотом нам к обеду,
Душе не место в сочном тельном,
Есть все подряд – вот наше кредо.

Мы склепы, поедающие души,
Пусть братьев меньших, но взращенных нами,
Живущих с нами в мире, дружбе
И преданных для поеданья…

Над Москвою-рекой рассвет,
Только он на картинках с выставки,
Их небесно-пьяный Модест
В назиданье потомкам выставил.

Чу! Знаменный напев звучит,
В нотный стан по крюкам записанный.
Рвется он из мрака ночи
Сквозь попсовочное бессмыслие.

Эх, Борисы, Борисовны,
В смуте слезы, страх и отчаянье.
Плевать на чужие мысли,
Вам плевать на чужие печали.

Эх. Борисы, Борисовна,
Годуновы, Ельцины, прочие,
Жизнь всего лишь одна дана,
И другого в ней нет подстрочника…

Рассвет над Москвою-рекой,
Колокольного таинства россыпь,
Возвышенных звуков покой
И искринки на капельках росных.

Да, у меня есть мненье,
Но я с ним не согласен,
Сковавшая все гласность
Сама источник трений.

А в замкнутой системе
С петлею энтропии,
Простою или в мыле,
Уныние по теме.

Топите печи чаще,
Дышите глубже, глубже,
От тел весь жар наружу,
Для топок спилим чащи.

Сожжем всю нефть и уголь,
Что прячет мать Природа,
Чтоб сохранить невзгоды,
Себя загоним в угол.

И обвиним Чубайса,
Ату его, к ответу,
Ведь ясно даже детям,
Кто автор этих фарсов.

Доверия нет рыжим,
Так нас учили предки,
Хотим дожить мы в клетке,
Нам без нее не выжить.

Страшит всех мир фотонный,
В нем мерности, смещаясь,
В пространстве растворяясь,
Мрак рушат монотонный.

А рыж Чубайс иль светел,
Или брюнет он жгучий,
Не хуже и не лучше,
Будь сам за все в ответе.

Удавки энтропии
Не избежать землянам,
Ни рощи, ни поляны
Не охладят стихии.

Лишь в глубине сознанья
Другая есть реальность,
Экстерриториальность
И надкосмичность знанья.

С ней вознесись к истоку
Законов и стихии.
Там нет ни энтропии,
Ни роковых цейтнотов.

Ворох проблем пеленою кружится,
Словно снежинки на солнечном всплеске,
Пухлым сугробом на плечи ложится
Ворох проблем нескончаемым стрессом.

Страстью капканною в клеточном царстве
Цель доминантную душат проблемы.
Силой арканною в призрачном фарсе
Путь прикрывают незримые стены.

Цель отодвинута брендами пира,
Звоном бокалов, обильем закуски.
Чтим за столом не Творца, а кумира,
Всех уверяя, что это по-русски.

Любим по-русски, стакан наполняя,
В застолье угрозы не видим ни в ком.
Залпом, как водку, судьбу выпивая,
Явь застилаем несбыточным сном.

А утром похмельным, с болью в затылке,
Не зная, за что так судьба к нам строга,
Господа молим о новой бутылке
И просим прощение нашим врагам.

Нынче радость – уходят Змеи,
По восточно-астральным тропам,
Аргументно-весомым топом,
В гороскоп приглашая верить.

В ожиданье, что стук подковы,
Оживит скуку жизни тусклой,
Сжатой до величин корпускул,
И что ржаньем озвучит новость