Александр Гранов - В провинции у моря. Книга первая (1998–2014)

Альфа-самцов, вне лубка пасторали.
И болот туман не уместен,
Растоптанной, изгнанной жизни вестник,
Как мираж из сна вчерашнего,
Не закопанного, страшного,
Нивелирующего все морали,
Религии ли, как ни обзовите…
Попы своего не упустят,
Они, как Христос, не поселятся в кущах.
Им за полмиллиарда храмик
Строят, чтоб вопили в нем «амен»,
И кадили чтоб в президентской свите.

Опять вопрос, как с гуру другими быть,
С Иудаизмом, Исламом, прочим,
Иль не конфессии, так – заморочки…
Получается не по-пацански,
Попам с их крестами-цацками
Карт-бланш, а этим в Сочи не потусить.

Впрочем, потусить тут светит не многим,
Это вам не лужок и овечки,
Отзвенел пасторалью прощальный вечер…
Новый век как предвестник драмы,
Проход по пропускам чрез рамы-
Миноискатели. Это не слоган,

Это картина каждодневных буден,
Страна охранников, ОМОНа,
Просвечивают каждый файл и домен…
С народом проблема у Власти,
Ну не делится на всех счастье,
Процесс дележки неимоверно труден.
Ну зачем стране, где есть нефть, граждане,
Нужен один царь – император.
Милость его будет выше зарплаты.
Царь, Патриарх, скипетр, кадила,
Неужели это не мило…
Еще нагайки, казаки, стражники.

Ну и чем не пастораль, эклога ли,
В кубанском мировоззрении,
Не отягощенном мукой сомнений
И стоящем на черепахе…
Казак – это не просто пахарь,
А эксперт искусства и прочей логики.

Какие картины смотреть глумливо,
Словно цензор указывает,
Нагайкой своею показывает,
Что «любо» ему, что «не любо»…
Сравнение просится с дубом,
Но пред нагайкой усмехнусь лишь криво.

А память рисует поля с капустой,
Что раньше засевали в зиму,
Метелей нет, но посевы вымело.
Может и к лучшему все оно.
Распознать бы, где верх, а где дно,
Но отчего-то тревожно и грустно…

Я с детства не любил одические рати,
С годами ж в голове не стало истин,
В ней сквозь запреты, убежденья, мысли
Агностиком прокладывался трафик.

Казалось, не проснется уж пассионарий,
Точней, я думал, что во мне он умер,
Иль вымер, как забытый всеми шумер,
И было вовсе не до Од и Арий…

Одни унылые вопросы выживанья,
Зависшие в туманностях ответов
Из ЖэКэХа о стоимости света,
Воды… Прислушиванье к замиранью

Уж десять лет стучащего в собесы сердца,
Боящегося лишнего волненья,
Гонящего прочь страсти и сомненья…
Но как-то вдруг пред мной открылась дверца

В Пространство – Время, мне неведомое прежде,
С иною парадигмою и мыслью,
Где нет попов, где не торгуют высью,
А воскрешают этноса Надежды…

Теперь в реалии. Сложилось как-то, вышло,
Что я стал жителем местечка Сочи,
Всем думается – круто, нет, не очень…
А впрочем, что закон, что жизни дышло.

Выводит к цели или в никуда кривая,
Или вывозит, так метафоричней.
Метафоры, слова – свобода, личность,
Но что случится и чрез миг, не знаем…

Вот потому и хочется Большой Идеи,
Что смысл вдыхает в наше есмь и в души.
Ведь заземленность сдавливает, душит,
Как реки без воды, они мелеют.

Идеи, выходящей за порог квартиры,
За рамочность «ячейки коммунизма»,
За путы, шоры ль разных прочих «измов»,
Ведущей к творчеству, любви и миру…

Итак, близ Сочи появилось чудо – «Айсберг»,
Средь тропиков светящаяся глыба,
Смахнуло снисхождение улыбок,
Лиц выраженья поменяло разом.

Ледовый храм – дворец между горой и морем,
Светящийся голубизной трехлистник,
Доселе недоступный даже в мыслях…
Как оказалось, и у нас умеют строить

Не только лишь хоромы для богатых русских,
Не только взятки брать, пилить откаты,
Но и мечтать порой в лучах закатных…
Бывает, что и в радости нам грустно,

Но грусть при виде «Айсберга» светла слезою,
Он, как экспресс на сельском полустанке,
Из тупика вдруг ставшим классной станцией,
Столицей Олимпийской, зимней, знойной…

Наперекор сомненьям все срослось, свершилось,
Впервые встретил Сочи фигуристов!
«Тулупы», «аксели» вживую, близко…
В восторге все «либелой» закружилось,

Рефреном радостным – свершилось, да, свершилось!
Ледовым, зимним, снежным стал наш Сочи,
Теперь его рифмуем с словом точим
Коньки и мажем сноуборды, лыжи…