Михаил Ромм - Скульптура сна

В книжке мир так хорошо устроен,
Все народы – дружная семья…
Чтоб меня оставили в покое —
Это всё, к чему стремился я.

Вспоминаю полную печали
Музыку, звучащую вдали.
Звёзды равнодушно наблюдали,
Как меня лупить поволокли.

Как будто в сон, проваливаюсь в книжку,
Где девы смуглые, не знавшие любви,
Где васильковоглазая малышка,
И где возводят зданья на крови.

Лиловый зимний город остро пахнет
Холодных мандаринов кожурой,
И нет тоски, и горечи в слезах нет.
Всё собрано в кристалле темнотой.

Те павшие – расстрелы, как медаль им,
Им дым отечества, не сладкий – горький дым.
Но всё это становится хрустальным,
Изысканным, желанным, неземным.

И сыплется расстрелянное счастье,
Пронизывая опустевший век,
Как лёгкие будёновские части,
Летит за взводом взвод, за снегом – снег.

И всё уже сливается в метели,
Всё кружится – поди, останови!
Там смуглая играет на свирели,
И девушки, не знавшие любви…

В вечном городе пляшущие монашки,
Листья оливы, скрученные жарой,
В твоей памяти, как будто в чужой рубашке,
По потрескавшейся мостовой.

Светло-серые зеркальца двери
В глубину забирают мой взгляд.
На колоннах мраморных звери
Стерегут соловьиный сад.

Точно пьяный христовой кровью,
Я чужое мерцанье пью.
Сон, склонившийся к изголовью,
Караулит добычу свою.

Сижу я, не включая свет,
И сумерки встречаю,
И думаю, что смерти нет,
Как дна у чашки с чаем,
И вся дневная копотня,
Ловушки и препоны —
Всё просто повод для меня
Смотреть в проём оконный,
Где собирается гроза,
Где липа жмётся к раме,
И спит фантазий бирюза
В разворошённом хламе.
Так с темнотой растёт мой храм:
Диван, компьютер, телик,
И божество теперь я сам —
Застрявший в этом теле.

Я не тот, кто способен объять и понять,
Как грохочет лавина в раскатистых «эл»,
Как ласкают грома изумрудную рать
Облаков, заполняющих грозный предел.

Я могу притворяться то тем, то другим,
Опасаясь, что миг – и меня обличат,
Но я сам для себя – ускользающий дым —
Вихрь желаний и пламя утрат.

Ускользает в воронку живая вода,
Ниткой смерча – внутри водяная спираль.
Я – никто, и уйду, не оставив следа,
В никуда или в хрупкую эту печаль.

Ни представить, ни сбыться, а только предстать —
Водяная качается тонкая нить.
Кто я? Тот, кто не может понять…
Не понять, а в немом изумленьи застыть.

Я пытаюсь молиться, молиться
О тех, кто так дорог мне,
И вижу – горят их лица
Во времени, как в огне.

Жертвой какой и данью
Этот унять огонь?
Всю жизнь мою, все желанья
Возьми, только их не тронь!

Последним усилием веры
В Доброе Божество,
От чёрной катящейся сферы
Кого спасу? Никого?

Но если кого-то выбрать,
Центром моей мольбы…
Выбор такой хуже дыбы
И тяжелее судьбы…

Господи, дай мне силы
Верить в Твою правоту!
Тени родных и милых —
Скользят в пустоту.

В сиреневой чаще тьмы холодные пальцы веток,
Касаются нас, касаются нас.
Уходим от зноя мы,
Но мы позабудем этак
Всё то, что касается нас,
То есть, касалось нас.

В прохладную тень уйти
От дикой сжигающей боли,
От ненависти к себе, ненависти к себе.
А ветер вверху летит,
Ему позволено, что ли, —
Шуршать здесь и там в ворожбе,
В воздушной своей ворожбе.

А те, кто нас будут звать —
Не все, дескать, песни спеты,
Что, дескать, рано, так рано мы собрались сюда,
Не могут пока понять
Связь между тенью и светом,
Из рощи сиреневой этой
Нам не уйти никуда,
Не уйти никуда.

Я люблю вспоминать о весёлой пирушке,
О смешливых друзьях и хорошем вине,
Вспоминать о прелестной чудной хохотушке,
Что когда-то доверилась мне.

Как искрились огни в наших пенных бокалах,
Отражая «изысканный» стол.
Как кружилась она, как она танцевала,
Как я к ней подошёл.