Михаил Ромм - Скульптура сна

И обнимешь меня, и ласкаешь, смеясь,
Так ответь мне, любимая, разве,
Разве можно распутать, порвать эту связь —
Вдохновляющий солнечный праздник?

Мы – мгновенные блики на лике небес,
Мотыльками в звенящей лазури
Были рядом вот только – и каждый исчез,
Унесённый дыханием бури.

Но когда мы сольёмся, отступит испуг,
Ни ловушек, ни смерти, ни гнева:
Вырастает в сплетении тысячи рук
Над землёю могучее древо.

Милый друг, не грусти, что весна позади,
Не печалься, что лето промчалось,
Ещё бьётся весёлое сердце в груди,
Ещё целая осень осталась!

Ещё яблоки с яблонь на землю летят,
И арбузы – как узники в клетках,
Ещё держат деревья зелёный наряд,
Точно зонт над тобою на ветках.

Это счастье, как рыбка, в сеть солнечных дней
Угодило: «Ну что тебе, старче!»
И чем трепетный воздух с утра холодней,
Тем любовь моя чище и ярче.

Я героически приму
все изменения в сюжете,
и мы с тобой пойдём в «Му-му»
и чёрта по дороге встретим.

И будет нам не страшен чёрт,
и счёт, что нам предъявит время…
Оно иначе здесь течёт,
И здесь приветливы со всеми.

Мы будем глупо хохотать
и чувствовать себя моложе.
Кассирша, добрая, как мать,
Конфетку на поднос положит.

И, отделённые стеклом
от бега улицы тревожной,
мы наклонимся над столом,
мы будем очень осторожны.

Днём я – блистательный Клаузевиц,
Днём я – Ротшильд, я стойкий.
Ну, а ночью смываю с тебя твоих птиц,
И откуда их, маленьких, столько?!

Светлый лес мой осенний, опавший мой друг, —
Ты хранитель мой, ты и свидетель…
Ты моё воскресенье, мой сладкий испуг…
И в моей голове твои дети.

Среди белых квадратов лежу я без сна
И транжирю горячую воду.
Ольга, Олечка, Оля, – моя тишина…
Семена этих птиц – на свободу.

Всё неправильно и некстати:
У тебя – семья, у меня – семья,
Ты мне скажешь, что я предатель…
Но ведь только заложник я.

Я заложник, вернее, узник,
Осуждённый на много лет,
Ты – единственный мой союзник —
В темноте – голубой просвет.

Обрешеченное оконце…
Но, коль день не залит свинцом,
Тихо в камеру входит солнце,
Согревая моё лицо.

Ты палишь меня и тревожишь
Недоступным золотом дня.
И уйти от меня не сможешь
Ты ведь, в сущности – часть меня.

Улетела тучка золотая,
Снова я один, как тот утёс;
Плачет осень, в клёнах угасая,
Как всегда, внезапно – время слёз.

Как всегда, внезапно холод дует,
Но всё мнится: ты ещё любим.
Горький вкус последних поцелуев,
Точно осень, он неотвратим.

Вместо звуков в радиоэфире —
Треск помех, так обрывают нить…
Свет погашен, и в пустой квартире
Ни желанья нет, ни силы дальше жить.

Перебирает ветер волосы,
Как будто бы рукой твоей,
И среди тени света полосы,
Как память наших общих дней.

Ныряю в эту память окунем —
Неси, волшебная река!
И не сентябрь греет щёку мне,
А тёплая твоя щека.

Спасибо солнцу, – каждый луч его
Тебя мне возвращает вновь,
Ведь все, что было в жизни лучшего —
Твоя недолгая любовь.

Слова давно забытых строк,
Печаль давно забытых истин,
Любви бессмысленный урок,
Засохшие в бокале кисти.

Руки небрежный поворот,
Разбитое случайно блюдце, —
Всё вновь и вновь меня зовёт
К безумью творчества вернуться.

К тем невозможным островам
Бесплодной и прекрасной Грёзы;
И плачу я, и по щекам
Солёные стекают слёзы.

И Вечность из горсти водой
Поит бредущего в пустыне —
Комочек разума живой,
Что в равнодушной бездне сгинет.

Автор был смешным и славным,
Словно Чарли Чаплин,
И ни в чём он не был главным,
Никогда, ни капли!

Автор не искал успеха,
Изнутри светился.
После смерти, вот потеха,
Тотчас же забылся.

А стихи его – стишочки
Бродят в мире нашем,
И повсюду строчки, строчки
Тросточками машут.