Саша Чекалов: Казни египетские 2.0

Ничего.

Нарисую-ка тигра – и, как зебру, раскрашу,

он тогда незаметно сможет к зебрам подкрасться ! —

и глаза цвета сидра возвестят стаду КРАЖУ,

и… небесное – смертно обагрится пространство?

Нет, уж лучше я зебру распишу, будто тигра:

чтоб от страха не мучась —

было МОЖНО (пастись-то)…

Выражаясь газетно – чтоб в итоге постигла

зебру грустная участь всем чужого статиста?

«Невтерпёж под жирафа переделать гепарда?

(Или – хуже кошмара! —

под изящного скунса?)

…Чтоб овец пожирала безобидная панда,

маски гризли ей мало, —

тут бессильно искусство.»

…Тигр – очами сияя,

скалит зубы: « …Постúсь тут… »

С черепашьей медлительностью – не лубок, а…

да, рисую СЕБЯ я – лишь один из статистов , —

чтобы СУТЬ оголить и…

и отделать —

как бога.

Лето снаружи…

почти тридцать пять по Цельсию,

здесь же – свежо и…

ни мира , блин, ни меча нет:

позавчерашние школьники СДАЛИ СЕССИЮ,

вот, отмечают…

Ах, как они отмечают!

Хатанарыта заранее – чтоб без палева ,

шобла душевная (ты не смотри на хари),

жаль, вырубаются (зелье от пут избавило)…

Слово берёшь и… позёр, говоришь стихами,

тост:

«Лучше меньше занятий, да больше объятий!» —

но…

видно, тут чудный гений никто не ценит:

бабы себя развлекают самостоятельно,

м-да…

перемены назрели, и…

ни в лице нет,

ни даже в сердце отчаяния! —

нет и дéла, чьих

рук это дело …

«А может, устроим конкурс ?!»

…Чисто урок физкультуры:

шеренга девочек

(по восемнадцать им, соблюдена законность).

Блею я, будто бы вдруг надышавшись гелием:

«Барышни, милые!

Больше б такой физ-ры б! – и…

правильно:

разве же как-либо ещё гением

мог бы считаться я, нежели на безрыбье?! —

раз уж так вышло, что…» —

и полумрак (тем более)…

и – рифмомлёт,

разойдясь,

завывает выпью.

Пусть и тупые, и страшные, но… безволие…

«Вы не врубаетесь… Я – больше всех их выпью!»

…Выразить хочется… (Муза – как переводчица.)

Словно зачётку, баюкаю эту лень я,

мямля в пространство: «…Простите, не знаю отчества…

Не поколение мы, а дрова! поленья!

вряд ли учившие что-либо про спасение

мира…

но ВАМ-то известно… про красоту-то!!»

…Всё впереди, и…

СПЕШУ вслед за ними всеми я.

(Будучи

даже не гордостью института .)

…Усталые женщины, пьяные девки…

На взрослых детишки таращат гляделки…

Любого могли бы на праздник позвать вы,

но кошки – собачьей достойны ли свадьбы?!

Я кот. Я дрожу под дождём меж поленьев.

По морде бьют капли, да слизывать лень их.

Полати презрев, распростёрт на землé ниц

мой дух, заплутав в лабиринте поленниц.

Галдят мужики, боевые, как парни…

Муж пилит законную : «Не выступай мне!»…

То пой, то пляши, то петардой бабахай,

весёлая свадебка: кошка – с собакой!

Землиста судьба – да разлука небесна.

Ты – пса предпочтя, тоже псеешь, невеста.

…Ущербного месяца сгрызли давнó кость, —

я сыт и… я cut!

Мой удел – одинокость.

Бывает, очнусь ото сна —

ну и ну

вновь ýтру весь отданный, как дитя,

могу понимать я и шёпот дождя,

и спрятанную внутрь него тишину:

она – тьмы и света любимая дочь,

и…

хоть ты всей силой ума владей —

чем более внятен тебе тот дождь,

тем менее – гвалт остальных людей.

Вот, думаешь, выйду немой рекой

из русла привычного —

к их костру

да всей гоп-компании нос утрý!

Но вдруг шёпот спрашивает:

«А на кой?»

и вновь ты дитя

никаких идей

внимательно смотришь на свет, на тьму

ещё месяцок… ну, пяток недель

и я окончательно

всё пойму.

На улице – чужие рожи,

так отойду же от окна…

Люблю по-прежнему до дрожи

меня отправившую на

заклание:

в безликий цоколь —

одним из кучи кирпичей…

Да, сколько языком ни цокай,

я был «ничо», а стал – ничей.

И что-то делать надо с этим!

А то…

когда не светит нам —

и сами мы, увы, не светим

тяжёлым (как бы) временам.

Лежим остатками отравы,

выветривающейся зря,

и в полусне бубним за нравы…

Но за окном уже заря —

и снова «idiots» и «stupid»

из пасти сыплются звеня!

(А нас – по-прежнему не любят:

ни вас, коллеги,

ни меня.)