Борис Херсонский - Одесский дневник 2015–2016. Взрывная волна

того что лезет в руки само не удержать в руках
в омуте памяти плавает радость да не поймать никак
затопил бы печь да выйдет тепло в трубу
вот и лежу отвернувшись к стене закусив губу

посмотришь ордер на обыск приглядишься так на арест
на допрос по морде на теплушку на двести мест
как палка высохнешь мама а в школе дразнили жиртрест

дразнили жиртресткомбинат ты не мог залезть на канат
военрук был садист мама а физрук психопат
директор был трезв и строен но лучше бы был пьян и горбат

жизнь была застенок и на каждой стене дуплет
портреты ленина-сталина и карты иных планет
вор лезет в карман хулигану а там кастет

а там кастет ударишь и кость хрустит пополам
по рельсам гремит трамвай пассажиры спешат по делам
урчат трактора как вши ползут по колхозным полям

снаружи внешний враг и внутренний враг внутри
эй вратарь готовься к бою все мы твари тут вратари
граница на карте не нравится резинкой ее сотри

говорят что сосед по коммуне работает палачом
во всем виноват судья а он палач ни при чем
это мать революция со своим кумачом расскажет нам что почем

это срок как школьный урок от звонка до звонка
это треск ночного мотора черного воронка
и хочется жить но выжить мама кишка тонка

тянутся зимние ночи а дни твои сочтены
дуэт дуплет ленинсталин глядит на тебя со стены
кому повезет доживет до начала великой войны

вздорный характер спорная территория
был бы товарищ ленин найдется и броневик
так пробудившись с похмелья являет свой лик история
разматывает клубок раскручивает маховик

где вращение там повторение где движение там инерция
где волнения там полиция где хор неизбежен разброд
все эта херня не стоит и ломаного сестерция
как говорил Юлий Цезарь, собираясь в последний поход

Очаровательные деревянные куклы святых,
нарядные, расписные, не хуже наших матрешек.
Сторонники Реформации в щепы рубили их,
а если бы кто купил – продали б за медный грошик.

Протестантизм – последнее прибежище торгашей,
так учил нас товарищ Вебер, а ему, конечно, виднее.
Капитализм с улыбкою до ушей, хоть веревки пришей,
не любит Церкви и всего, что связано с нею.

Взять хоть этих кукол, румяных, попирающих грех и гнев,
василиска и аспида, разумеется – льва и дракона,
этих смиренных воинов, этих бесполых дев
(вроде как статуя, а на деле – плоская, как икона),

этих грустных хранителей границ между злом и добром,
этих злобных демонов, корчащихся под каблуками.
Что вырезано резцом, легко изрубить топором,
легко истребить за час все то, что хранилось веками.

Херувим, который мог бы при случае стать мотыльком
и летать с цветка на цветок, питаясь чистым нектаром,
глядит на буржуазию, с набитым ее кошельком,
со спросом и предложением, никому не нужным и даром.

колодец во дворе и двухэтажный флигель
дым из печной трубы жар пышет от плиты
инфаркт или инсульт или иная гибель
твои расчеты здесь как дважды два просты

под слоем облаков небесное светило
движение свое скрывает от очей
как город постарел и как его скрутило
явился казнокрад считай что казначей

так кашкою дитя мамашу кормит с ложки
так продавец живет не зная что почем
ковры подметены на скатерти ни крошки
прижмись ко мне плечом прижмись ко мне плечом

заезжий пастернак с заезженным булатом
все что осталось нам от позапрошлых лет
весенний первый гром живет своим накатом
и всемогущий Бог летит среди планет

обломки чьих-то строк набор простых мелодий
из телика кричат одесская хатынь
поет псалмы кирилл ему вторит мефодий
старославянский гул бессмертен как латынь

я был мальчишкой тут носил костюм на вырост
слабеющий режим при встрече брал в зажим
кружилось все вокруг и вдруг остановилось
и странно всем чужим что мы еще кружим