Борис Херсонский - Одесский дневник 2015–2016. Взрывная волна

я тоже выйду на угол купить сигареты кент
киоск на углу как на площади монумент
в честь прожитой жизни нет алых роз и траурных лент
они знают лучше что я увижу в последний момент

в перспективе каждое дерево полено бревно или плаха
а пока меж ветвей щелкает малая птаха
в перспективе все мы пригоршня праха
даже ты козаче вышитая рубаха

даже ты ледаче сабля люлька бандура
конь привязан неподалеку у коняки губа не дура
щиплет травку глядит черноглазо в козацкую спину
а козак поет-спивае на всю Украину

а вся Украина слушает-слухае расцветая
полная пляшка в перспективе пляшка пустая
оттого-то и плачет-плаче плакучая ива
что ей не нравится общая перспектива

что остынет земля покроется ледяною корою
ничего не растет ни на горе ни под горою
ни коня ни кола ни двора и что остается герою
оттого-то даже герою грустно порою

соловьи соловьи не тревожьте солдат
тогда и солдаты не потревожат вас
было бы в календаре меньше памятных дат
не летала бы в небе птичка-боеприпас

деревянные обелиски крашены в красный цвет
жестяные звезды той же краской и в тот же год
соловьи соловьи соловьи управы на певчих нет
вечно плачет славянка провожая в последний поход

но поход не последний Бог даст иные бои
даст иного врага прежних врагов сильней
а покуда солдаты спят и в роще поют соловьи
спит страна и птичка-боеприпас молча летит над ней

всех нас кого прогнали сквозь тесный советский строй
у кого рубцы от шпицрутенов на спинах доселе видны
всех нас у кого и в школьной форме был военный покрой
всех нас кто в разные стороны плывет на осколках страны

всех нас кому не достался счастливый партийный билет
кому не пришлось отправиться в орбитальный полет
никогда не отпустит на волю память напрасных лет
конторская книга коленкоровый переплет

столбы деревянные гудящие провода
паровозы которые тянут порожние товарняки
мы все оттуда ребята зачем вы идете туда
нового времени бритоголовые призывники

и щебет птиц под гром ближайшей дискотеки
и свет с востока и цветенье роз
сон утренний мои смыкает веки
надолго и всерьез

и меркнет явь в толпе воспоминаний
и сердце не разжать как детский кулачок
в котором медный грош иль опыт ранний
иль золотой жучок

душа спешит во тьму а за окном светает
гром дискотек ночных весенний первый гром
и голос что внутри тихонько причитает
все кончится добром

все кончится добром пройдет и эта
печаль и ослабев опустится рука
и оборвется в час предутреннего света
последняя строка

Силлаботоника – строкою тебе дорога
в девятнадцатый век, еще не подводивший итога,
но царь убит, казнены бомбисты, а крестьяне освобождены,
и дети вчерашних рабов свободными рождены,
к тому же теперь на троне бородатый царь-миротворец,
азиат покорился ему, усмирен непокорный горец,
ружье отложив, возвратился в разоренный аул.
Прегордый осман православные земли вернул
под власть Христа и помазанника – вспомнил – Божья – оба на тронах, и замер мир у подножья.

Силлаботоника – дорога тебе строкой
туда, где церквушка смиренно стоит над рекой
где архитектура, зрячая от рожденья,
видит рябь и непрочность своего отраженья,
где бричка катит, пыля, между зрелых полей,
где купец в кабаке просит – еще налей!
Где «человек!» (гордо звучит) – обращенье к лакею,
где «ваша светлость» – сияет так, как я никогда не сумею,
где двери к блаженству разделаны под орех,
глагольная рифма – восьмой, но бессмертный грех.

Силлаботоника, блять, ты кровь связала с любовью,
с прахом связала страх – не повела и бровью,
бесконечность – с вечностью – не разъять их теперь вовек,
а где «вовек» – там просится человек,
Божество с торжеством спаяны неразрывно,
слава с державой, ладони раскрыв, но,
ничего не явив, что в рифмовник не занесено,
силлаботоника, все, что по образу сотворено,
тобой зарифмовано, в ритм, как в упряжку
втиснуто, но никому не жалко тебя, бедняжку.