Галина Кипренко - На языке кузнечиков

Мы думали туман, пропитываясь им,
и резкие слова теряли очертанья.
У среднерусских чувств и среднерусских зим
короткое дыханье.

Храни тебя туман на утренней заре,
продрогшие слова, непрошеные слезы,
а я сошла росой и вышла в сентябре,
как ёжик…

Судьбу накрыло пеленой дождя,
и солнце не протискивает луч.
Привычно длится лето без тебя —
вместилище отяжелевших туч.

Росу с полыни нехотя берёт
и заплетает молнии в косу,
холодные и злые слёзы льёт,
а может, душу держит на весу.

Когда случится осень без тебя,
я наберусь терпенья у зимы.
А дождь стучит и плачет, уходя,
как мы…

Волшебное стёклышко осени,
промокшие клёны и вязы…
Зачем мы становимся взрослыми
так непоправимо и сразу?

Сварливыми мерзкими тётками
и дядьками с брюхом для пива…
А в детстве всё было серьёзно так,
а в детстве всё было красиво…

Затаить дыхание месяцев на восемь,
стать живым аналогом пишущей машинки,
брать интервью, задавать вопросы,
стряхивать с блокнота сухие снежинки;

на какой-то год затаить дыханье,
гнать строку, как лошадь, по бездорожью,
в Новый год опять загадать желанье,
глупое желание, одно и то же…

А тебя услышав, ослабить ворот
и дышать любовью что было силы,
и любить заплёванный этот город,
словно Пантеон с голосами милых,

и писать стихи вопреки и вместо,
и ночами видеть небо в алмазах,
и бояться вымолвить слово «вместе»,
чтобы не лишиться всего и сразу,

а потом чуть-чуть затаить дыханье
и в делах на завтра поставить прочерк:
мало ли блокнотов с плохими стихами,
мало ли на свете других и прочих…

В толстых письмах столько одиночества!
С ним наедине
мелким шрифтом, а не мелким почерком
вы писали мне.
Эти письма полудневниковые
для полузнакомых глаз
незаметно что-то новое
открывали в вас.

Эти письма жаждали прочтения,
жаждали беседы по душам,
как рассказы… как стихотворения…
Отвечая вам,

я писала приглушённо-сдержанно,
на земном понятном языке.
Оказалось, я росла, как дерево,
как сосна и кедр,

и душа моя вечнозелёная
потянулась пишущему вслед…
Сколько в людях недоговорённого,
недосотворённого – во всех!

В толстых письмах – годы одиночества,
годы поиска своих.
Я вам отвечаю мелким почерком.
Написала стих…

Преображенный старый двор,
заснеженные арки…
Вчера здесь был цветной ковёр,
затейливый и яркий.

А нынче выпал первый снег,
склонил деревья долу,
и человек, замедлив бег,
глядит с тоской весёлой…

Оказалось – не о чем говорить,
и почти не осталось совместных дел.
Просто я привыкла стихи дарить,
вспоминать тебя, думать о тебе.

Что-то кончилось раньше, чем выпал снег,
чем пришли крещенские холода.
На моё немолчное «ты лучше всех»
опустилось белое «никогда».

И о чём говорить и писать вообще,
если крематорий в моей груди,
а любовь звездою немеркнущей
из-за каждой буквы глядит…

Дверь прошу, чтобы тебя вернула,
телефон – чтоб о тебе напомнил.
Плаваю рыбёшкой снулой
в мелководье комнат.

В голове два слова: «Ты уехал».
Что с такою головой напишешь?
Я смотрю со стороны и сверху
на деревья, улицы и крыши.

Так красиво, так меланхолично,
Только я сама себе не верю.
Не звонить тебе? Ну и отлично.
Говоришь, на две? На три недели?

Три недели мокрого предзимья,
терпкий привкус недопониманья.
Даже ты, поэзия, бессильна
сделать ненадрывным расставанье.

Дверь прошу, чтобы тебя вернула,
телефон – чтоб о тебе напомнил.
Плаваю рыбёшкой снулой
в мелководье комнат.