Люциан Шенвальд - Плечом к плечу

Вперед! Готовы к бою батальоны.
Орудия в рядах пехотных рот
Глазами жерл обводят бастионы…
Летят ракеты? Иль заря встает?..

Вперед! Томиться в узах рабства больше
Народу изможденному невмочь!
Гоните призрак прочь! В свободной Польше
Прекрасны будут каждый день и ночь.

Цветы детей подняв как можно выше,
Слезами счастья встретит вас страна;
Народ-строитель на знаменах вышьет
Прославленные ваши имена!

Следы полозьев замело,
Зальдели яблоки навоза.
Травинок хрупкое стекло
Крошится в лапищах мороза.
И пруд, корой покрытый плотно,
И за изгибами сугробов
Передвиженья горизонта —
Рубеж безмолвия степного.
Заиндевела на щеке
Слеза — и не спешит растаять,
А в оловянном далеке —
Ворон медлительные стаи.
И в распахнувшемся безлюдье,
В просторе беспредельной тверди
Вздымается заросшей грудью
Равнина всемогущей смерти.
И кажется, что шар земной
На полдороге к солнцу замер,
Покрыв бронею ледяной
Пространство между полюсами.

Но в глушь степную прибыл полк
И сразу вгрызлись в снег лопаты,
Приклады счистили ледок,
Дошли до почвы мерзловатой.
И вот железные кроты,
Сломив упорство глыб стеклянных,
В тепле под слоем мерзлоты
Укрыли города землянок.
В лес, где буран заколесил,
За бревнами тащились сани,
Но кони выбились из сил, —
Тогда впряглись солдаты сами.
И топором взмахнул солдат,
В столетний дуб врубился грубо —
Так раскроил он сердце дуба,
И на землянку лег накат…

Вы вторглись в сердцевину зим,
И сумрак отступил пред вами,
Над очагами — серый дым
Пустыми машет рукавами.
Кипит вода в седом сугробе,
В подземных стойлах кони ржут,
Живет вооруженный люд,
Военный люд в земной утробе!

Уже над раскаленной печью
Развешаны портянки косо,
Попыхивают папиросы,
Льнут к стенкам тени человечьи —
Повыше стриженых голов
Они очерчены неловко.
Во мгле повисла тяжесть слов,
Простых и метких, как винтовка;
В землянке, освещенной слабо,
Как бы вместился целый свет:
Мечты огромного масштаба —
Сто тысяч мест, сто тысяч лет.
И вот уж различает око
Балконов поднебесный хор,
Дома — подобье светлых гор,
Мост, взгромоздившийся высоко,
И капителей с небом спор…
Здесь в снежной мгле, где смерзлись травы,
В степях, закованных зимой,
Для нас струят величья влагу
Сосцы истории самой.

И если преступлений цепь
Влача до самого Берлина,
Враг превратит наш дом в руины,
Отчизну — в выжженную степь,
И если мы в краю родимом
(А до него уж не далеко)
Увидим только клубы дыма
Да пепел теплый и белесый,
То мы своей рукою сильной,
Привыкшей к молотку и сваям,
Свободной, светлой и обильной
Поднимем Польшу из развалин.

Низина и мрак между ними и нами,
Холмами бугрится земля.
Вдали винокурня чернеет камнями,
Как будто скелет корабля.
Окопы молчат, лишь порой в отдаленье
Сверкнет самоходная пушка-виденье.

Там немцы! Наверное, настороженно
Глядят они в стекла сейчас,
А может, со страха свернули знамена
Пред славою, ждущею нас.
Разведать — что скрыли туманные тропы!
И вот батальон покидает окопы.

У горнов уральских железные брызги
Ловили они на ладонь,
В лицо им дул ветер студеный, сибирский,
А грудь закалял им огонь.
В руках их двуручные пилы скрипели,
Ложились на плечи им кедры и ели.

Не слышно в их голосе нотки тревожной!
Без страха идут они в бой,
Увидев, что так мимолетно и ложно
Затишье пред жуткой грозой.
А небо за ними слегка розовеет,
И эхо шаги их по ветру развеет.

Навстречу из мрака ракетные взлеты,
Прожекторов белых мечи.
В три яруса сыплют огонь пулеметы
И бьют, как стальные бичи.
Огнистые иглы в тумане и дыме
Строчат, словно нитками кровяными.

Вдруг сразу все стихло, и только Мерея [43] Мерея — небольшая река, которую должны были форсировать вступающие в бой польские части.
По топи журчит ручейком.
И мертвые спят, а живые теснее
Смыкаются, штык за штыком.
Один только ксендз в тишине голосисто
Хорал распевает средь жуткого свиста.

Уж видны убитых тела на рассвете,
И вот, оглушая, подул
Грозою смертельной стремительный ветер
Из тысячи огненных дул.
Грохочут, гремят, надрываются пушки…
И вновь батальон поднялся у опушки.