Кирилл Корчагин: Все вещи мира [сборник]

виноград что пахнет настоящим дождем
и то что снится в дороге когда приоткрыты
окна навстречу движению сумраку утру
когда тебя огибают холмы мирной еще
земли проплывают мимо в холодном паре
смывающем пыль с тех что лежат вдоль
обочин и кристальное пламя дрожит
в полуоткрытых ртах истончает их
изнутри выпаривая дыхание и мы видим
его в дальнем летящем свете несомое
ветром к южным морям где он запахну́в
пальто зябкими пальцами ощупывает
обступающий строения сладкий туман

подвела так часто бывает тяга
к запаху проскользнувшему
водорослей протянувшихся
под обтянутым пеплом мостом

и в сожженной траве потерялись
просыпались эти частицы
шершавые — не собрать не связать
оседающим берегам

так и запах тот растворился
но живут и в протоках дымятся
проходящему приоткрываясь
искрами в мерной листве

где ворота воды опрокинуты
в окаменевшие шлюзы
и стеклянная кладка речного
вокзала поднимается из песка

там стоят поэты над гладкими
берегами и доносится шорох
разворачивающегося шоссе —
о чем говорят они в полутьме реки?

о поднимающихся цветах удушающих
травах о великой цисгендерной
любви нет об охватывающей их
тоске о расщепленных капитализмом

сердцах о влажном дыханьи метро
спутанных им волосах обо всем
что трется о майский воздух что
оседает на коже и разрывается пылью

над страшным третьим кольцом —
я буду с ними праздновать это
время в цветении канонад в буйном
распаде вещей где дрожат на ветру

красные флаги где мы движемся
в робкой толпе и над нами горит
как в девяностых листву выжигая
последнее солнце москвы

не снимай с меня белое платье
и сиять оставь
над заводами этими пыльными
и мостами

в геометрию встроенный
новый и прочный дом
в пыльной зелени за углом
зарешеченный пативен

это финский том из глубокой
глубокой могилы
отметил на тканях
темные жилы

переулок заполнивший
оттесненный поток
и из са́мого сердца
поет провокатор

дароносица scum через ряд инфильтраций
в этом уже человеческом воске
восстает как положено ей из асбеста
и просверлены легкие там где крепления
где вкрапления мрамора в теле слоистом
наполнившем этот резервуар

пусть везут многочастного голема
обитателям подмосковных объемов туда
к продуктовым палаткам застекленным балконам
где сквозь шлюзы столичного воздуха
продернут ее отпечаток ее проносящейся
на теплых крыльях летних темнот

ни снов запечатленных в кристалле ни темной
волны охватывающей предметы ни страха полетов
перемещений но тело что тает в прибрежном песке

разрывается ткань городов солнце переваливается
через урал растекается над домами
над отвалами скользких пород

и над шпилями в делфте протяженный туман
и в остенде кто-то кричит что закончилось время
но открываются двери в гааге и ему отвечают

что проснется маркс оденутся золотом горы
в намюре и лёвене ветер смягчится не будет грозы
срывающей флаги нас уносящей в ночь

в царство царапин укусов — там девяностые длятся
расплываясь по коже и встают по углам хранители
черной воды пока ветер гонит нас прочь

манят громады песка и влажные складки ветра
открываются нам замирая над вывороченными
камнями над скользящей листвой

дети объединенной европы дремлют
посреди холодного лета пока шпили
сверкают среди скомканных темных
равнин обнимают друг друга
у монументов павшим

над захваченными дрозофилами городами
пролетает маленький самолет и встречают
его как раньше встречали контрабандистов
из-за далекого моря комиссаров
из холодной страны

по крыльям скользит невозможная позолота
и не справиться с этим липким страхом
пока человек со спутанными волосами
вырываясь из рук полицейских кричит
маркс был прав