Елена Крюкова - Сотворение мира

Ну что же. По-галочьи тут постою.
На паперти раньше — вот так…
Не сдобой-халвою я тешу семью,
А тем, что — за рупь и пятак…

Детишки!.. Я их — на амбарный замок
От лютых гостей заперла…
А тут — душит горло горжеткою — смог,
Витринные лгут зеркала.

Когда завинтишься Галактикой, ты,
Спиральная очередь?.. Эй,
Взамен моей выпитой вмиг красоты,
Торговец, клади, не жалей —

На ржавую руку орловских весов —
Гранитные сколы капуст,
Моркву, что промаялась до холодов
В подвале, что — Космосом — пуст!..

Закрыла глаза в очередной тюрьме…
Качаюсь — то ль танец… то ль сон…
И брежу: гудит, налетает во тьме
Малиновый, сливочный звон…

Гудошники в медные дудки дудят…
И паюсный хлеб — на возах…
Чувашки в сапфирных сережках глядят,
И в лезвийных — бесы! — глазах…

Колеса медовые снежный атлас
Прикрыл… И разрезами семг
Над церковью — радуга!.. Ягодный глаз:
Слеза виноградины — сок…

И лапти — что кружево!.. И Хохлома —
Янтарь по сапожной смоле…
И воск буженины!.. Схожу я с ума…
И брови детей — в серебре…

И девушки — шейки их в рюшках-шарфах,
Шапчонки куничьи долой! —
Толпятся у короба: амброй пропах,
И мускусом, и резедой!..

Флакончик духов кто в кулак мне сует?..
О, запах — Египет… Марсель?..
Но брежу, но вижу — толпится народ
Поодаль, где грозная ель!..

Ну, здравствуй, Царица в висячих серьгах,
В смарагдовых бусах до пят!..
Ты держишь златых соловьев на руках
И снежных пушистых котят!

А пряники — ниже, а тут — мотовство:
Алмазов ли, стразов не счесть!..
То входит копьем под ребро — Рождество…
То — было… То — въяве?.. То — есть!

И вдруг все уставились в море небес,
Сверкающих синью святой:
Раздвинув руками заоблачный лес,
Шел Ангел.
Зажглись под пятой

Морозные крыши! Лимоны дымов!
Багрянец одежд Его жег
И Север с раскольничьим духом псалмов,
И. С бубном, раскосый Восток!

Шел алый тот Ангел.
Держал узкий меч.
Держал его вниз острием.
Горели власы наподобие свеч,
И синий горел окоем.

И я увидала: за Ним, за спиной
Его, где летели крыла, —
Огнем занялся зимний мир ледяной,
Земля, где отвеку жила!

А красный тот Ангел все шел и молчал!
Глаза Его были страшны,
Огромны… Он ими юдоль примечал
От голубя и до Луны.

Весь мир застывал во багряных зрачках,
А Он все глядел и глядел —
На иней, что солью искрил на крестах,
На Божий последний удел!

Я, щеки зажавши, следила пожар!
Мир красен! Но Ангел — красней!..
Зачем Ты в ладонях сей меч удержал?..
Не поднял — в безумье огней?!

Ну что Ты стоишь?!
Ну — скорее казни
Наш праздник в венце литургий!
Взмахни! Отсеки все цветные огни
Январских ночных панагий!

И головы храмам златые сруби!
И людям сердца поизрежь!
О, даруй нам смерть!
А потом — возлюби.
А после — закрой эту брешь.

И я на колена упала пред Ним,
Пред кровью Его и огнем!..

…А люди запели:
— Давненько стоим…
Уж ночка, — а встали-то днем…

И я разлепила глаза в забытьи.
И я поняла, кто таков
Наш век окаянный, и братья мои,
И голод — во веки веков.

И, в смоге, перед иконостасом реклам,
Молитвою — ценник шепча,
Я так зарыдала
По красным крылам,
Взмывающим
Из-за плеча.

Вселенский холод. Минус сорок.
Скелеты мерзлых батарей.
Глаз волчий лампы: лютый ворог
Глядел бы пристальней, острей.

Воды давно горячей нету.
И валенки — что утюги.
Ну что, Великая Планета?
На сто парсек вокруг — ни зги.

Горит окно-иллюминатор
Огнем морозных хризантем.
И род на род, и брат на брата
Восстал. Грядущего не вем.

Как бы в землянке, стынут руки.
Затишье. Запросто — с ума
Сойти. Ни шороха. Ни звука.
Одна Египетская Тьма.

И шерстяное одеянье.
И ватник, ношенный отцом.
Чай. Хлеб. Такое замиранье
Бывает только пред Концом.

И прежде чем столбы восстанут,
Огонь раззявит в небе пасть —
Мои уста не перестанут
Молиться, плакать, петь и клясть.