Елена Крюкова - Сотворение мира

Ноги вязнут в сугробе… Солдатик, Ему подсоби.
Чай, не хрустнет спина!.. Не подломишься — плечи что гири…
Вот и Сын мой пожил на земле, в этом пытошном мире.
Письмена на снегу — лапы ворона, стрелы судьбы.

Перекладина, видишь, — как давит Ему на плечо…
День-то, солнечный день! Ветер бьет меня, волосы крутит…
В золоченой парче по сугробам бредут Его судьи.
Мужичишка в лаптях дышит в спину мне так горячо.

Лошадь гривой мотает, — завязла по самые бабки
В этом клятом снегу! Потерпи, мой родной, потерпи, —
Вот она и гора… Ветер рвет наши флаги, как тряпки,
И кроваво несет по серебряной дикой степи.

Ты, пацанчик, не плачь… Дай прижму к животу головенку…
Не гляди туда, милый! Не сделают больно Ему!..

По корявым гвоздям заплясали два молота звонко.
Вместо белого снега я вижу дегтярную тьму.

О, брусника — ручьями — на снег!.. Земляника… морошка…
О, малина, рябина… ручьями течет… бузина…
К сапогу моему, будто нож исхудалая, кошка
Жмется палым листом… Застилает глаза пелена…

Поднимают… Ужель?! Осторожнее, братцы, потише!
Что же сделали вы?! Смерть — одна, а не три и не две!
И кричу благим матом, и больше себя я не слышу —
Только Крест деревянный в густой ледяной синеве.

Только Крест деревянный над нищей кондовой страною,
Только Крест деревянный — над мертвой избою моей,
Только тело Христа, бледно-желтое, будто свечное,
Только тело Христа над рыдающей кучкой людей!

Только ребра, как вобла, во вьюжном торчат одеяле…
Только ягоды сыплют и сыплют во вьюгу — ступни…
Да, мы сами Его во спасение мира распяли!
Мы — убийцы. Теперь мы навеки остались одни.

И когда во сапфире небес я увидела тело,
Где я каждую родинку знала, и шрам, и рубец, —
Прямо в волглый сугроб я подранком-лосихой осела,
И волос моих белых так вспыхнул под Солнцем венец!

И подножье Креста я, завыв, как дитя обхватила,
Как младенца, похожего на золотую хурму!
Жизнь моя, жизнь моя!
Ты такая великая сила,
Что тебя не отдам ни костру, ни кресту, — никому!

И летели снега на Сыновние ветви-запястья —
Снегирями да сойками, да воробьями с застрех…
И летели снега, заметая последнее счастье,
Что принес мой Ребенок для нас, одичалых, для всех.

И, как молния, слезы в морщинах моих засверкали,
Ветер вервие вил из распатланных старческих кос.
И, подняв бородатые лики, солдаты стояли,
Не скрывая мужицких, снега прожигающих слез.

И пацан золотушный забился зайчонком, юродом
Во подоле моем… Не гляди, мой сыночек, туда:
Это смертная казнь… А гляди вон туда: над народом
Во железном морозе — любви позабытой звезда.

Милые… Вы осторожней Его…
Руки свисают…
Колет стопу из-под снега жнитво —
Я-то — босая…
Прядями ветер заклеил мне рот.
Послушник юный
Мертвую руку на плечи кладет
Рельсом чугунным…
Снежная крупка во щели Креста
Ватой набилась…
Что ж это я, чисто камень, тверда?!
Что ж не убилась?!..
Как Магдалина целует ступню,
Жжет волосами…
Тело скорей поднесите к огню,
Шубой, мехами,
Шалью укройте — замерз мой Сынок!
Холодно, Боже…

В наших полях и мертвец одиногк.
Холод по коже.

Как кипятком, ветер потный мой лоб
Снегом окатит.
Тише!.. Кладите сюда, на сугроб,
Места тут хватит:
Я постелила рядно во полях,
Где недороды,
Где запоют, клокоча, во лучах
Вешние воды…
Вытянул тело-то… Спи, отдохни…
Вишь, как умают…
Пусть над костром, в матюгах солдатни,
В кости играют…

Что ты?!.. Пусти, узкоглазый чернец!..
Мне в рот не тыкай
Снег!.. Я живая… Еще не конец,
Слезы — по лику…

И неподвижно Спаситель глядит
В небо святое,
В небо, где коршуном Солнце летит
Над пустотою.

Дай-ка я холстом Тебя укрою —
Все морозом мышцы сведены…
Дай повыть над милой головою —
Боже, все мы так обречены…

Сдерну плат с заморской блесткой ниткой —
Грудь Твою ожжет моя скула…
Все мои пожизненны пожитки:
Только смерть я в жизни нажила.

Стынет Волга выловленной рыбой…
Помню, помню зубы белые волхвов!..
Как нагнулся царь веселой глыбой,
Высыпал рубин из рукавов…