Елена Крюкова - Сотворение мира

Друг друга целовать взахлеб.
Поить отравой с ложки медной.
И на любви остылый лоб
Класть тот же крест, скупой и бедный.

И под горой святой Фавор
Рыбалить ночью, ладить лодки,
Шутейный разжигать костер,
Пить водку, заедать селедкой, —

И, Господи, в единый миг
Восстать — гранатом и сапфиром —
Гляди из-под руки, Старик! —
Как сноп лучей, как дикий крик,
Над ледяным, посконным миром.

Бутылка и ржаной кусок, и радугой — щека селедки…
И бьется снеговой песок о крышу, как о днище лодки.
На расстоянии руки — предателя не замечаешь.
И молча пьют ученики. И молча Солнце излучаешь.
И кто-то голову на стол роняет тяжело и грубо,
И кто-то окунул в рассол псалом бормочущие губы,
А Ты — сидишь один меж них, меж собутыльников поганых —
На всех метелях мировых, на ярославских всех буранах:
Пускай они едят и пьют! Пусть распинают, бьют и гонят!

Любовь — вовеки не убьют.
… И ненависть — не похоронят.

И молча зелень Ты берешь, кладешь на черствую горбушку…
А кто-то — в полудреме нож сует под мятую подушку,
А кто-то — бороду в вино, трясясь от смеха, окунает
И всем известные давно срамные песни — распевает…
И Ты рукой подъятой стол — лучами пальцев! — озаряешь,
Набычился ржаной, как вол, и дышит мощными ноздрями,
Пятнит газету рыбий жир, стакан граненый воздух режет —
Вот он, возлюбленный Твой мир! А тьма — за горизонтом брезжит…
Бери же, пей, кусай его, все обнимай, любя и плача —
И всех пирушек торжество, и девочки живот горячий,
И все соленые грибы во деревнях, убитых нами,
И все военные гробы с запаянными именами —
Бери! Люби! Ведь завтра Крест.
Тебя поднимут над землею.
И оглядишь поля окрест, в морозе — небо голубое.
И тучи с Запада идут, беременны снегами снова,
И кровь чернеет, как мазут, в ногах обрыва ледяного,
И Ты раскинул два крыла, хрипя предсмертным ледоходом,
И под ребро Тебе вошла копьем — чудесная свобода,
Свобода — быть, свобода — петь,
Свобода — смерть любить, как чудо,
Свобода — по ветру лететь
Над горько плачущим Иудой.

…Под темные своды ступили они.
Столы были тканью накрыты.
В светильниках масляных бились огни —
Червонное жаркое жито.

Вошел Он. Одежда сияла Его,
Как синее небо зимою.
И молвил Он:
— Нынче у нас торжество.
Садитесь и ешьте со Мною.

И вот одесную — шесть учеников,
Ошую — еще шесть воссели.
И молвил Он:
— Сколько на свете снегов…
И Я усну в белой постели.

И так возроптали апостолы вмиг:
— В Тебе огневой много силы!..
Господь наш, Учитель!.. Ведь Ты не старик —
Тебе далеко до могилы!..

Печалью улыбка лицо обожгла.
— Мир — холоден, милые, страшен.
И тихо рука со средины стола
Взяла золоченую чашу.

Сполохи, как диких зверей языки,
Лизали облезлые стены.
— Мир, милые, полон великой тоски,
Но мы — не одни во Вселенной.

Протянула к нам огневая ладонь.
Умру — и в три дня я воскресну! —
Да лишь оттого, что Небесный Огонь
Гудит свою вечную песню…

Молчали апостолы. Волны морщин
По лбам, по щекам воздымались.
Над сыром, лепешками руки мужчин,
Как птичьи крыла, поднимались…

И выдохнул тут исхудалый Христос:
— Предаст Меня тот, кто с нами. —
И не удержал заструившихся слез —
И щеки прожгло Ему пламя.

Сполохи метались! Светильник погас.
Пурга за окном разъярилась.
Румяный Иоанн не сводил с Него глаз,
И сердце мальчишечье билось.

И пламя взошло над Его головой!
Склонились метельные толпы!
И к боку притиснул Иуда, немой,
С монетами грязную торбу.

Ты не дашь, Ты не дашь мне вот так умереть.
Я не сделал ни капли для люда земного.
Я не видел ни зги — ночью больно глядеть
Во чугун перевернутый неба больного.

Но я в небо глядел.
Сколько было там звезд!
Невесомые рыбы там плыли, играли…

Здесь — в морозе, у булочной, стыл песий хвост,
В богадельнях, крича, старики умирали.

Я рванулся — туда, во глухое село,
Где скелеты коров бились в ребра сарая!
Там мне бабка шепнула: «Эх, милай, прошло
Это время Твое! Без Тебя — умираю…