Всеволод Емелин - СТИХОТВОРЕНИЯ

В Чечне, в отдалённом районе,
Где стычкам не видно конца,
Служили в одном батальоне
Два друга, два храбрых бойца.
Один был седой, лысоватый,
Видавший и небо, и ад.
Его уважали ребята,
Он был в батальоне комбат.
Другой лет на двадцать моложе
Красив был, как юный Амур,
Любимцем солдат был он тоже,
Певун, озорник, балагур.
Однажды пошли на заданье
Весной, когда горы в цвету,
Отряд получил приказанье -
Соседнюю взять высоту.
Вот пуля врага пролетела,
Послышался стон среди скал,
И рухнуло мёртвое тело,
То младший товарищ упал.
Десантники взяли высотку,
Чечены на юг отошли,
И снайпершу в белых колготках
Бойцы на КП привели.
Была она стройной блондинкой,
На спину спускалась коса,
Блестели, как звонкие льдинки,
Её голубые глаза.
Комбат посмотрел и заплакал,
И нам он в слезах рассказал:
«Когда-то студентом филфака
Я в Юрмале всё отдыхал.
Ах, годы мои молодые,
Как много воды утекло.
И девушка с именем Вия
Ночами стучалась в стекло.
Был счастия месяц короткий,
Как сладко о нём вспоминать.
В таких же вот белых колготках
Валил я её на кровать.
Неловким, влюблённым студентом
Я был с ней застенчив и тих.
Она с прибалтийским акцентом
Стонала в объятьях моих.
Ты думала - я не узнаю?
Ты помнишь, что я обещал?
Так здравствуй, моя дорогая,
И сразу наверно прощай!
Тебя ожидает могила
Вдали от родимой земли.
Смотри же, что ты натворила!»
И мёртвого ей принесли.
Латышка взглянула украдкой
На свежепредставленный труп,
И дрогнула тонкая складка
Её ярко-крашенных губ.
Она словно мел побелела,
Осунулась даже с лица.
«Ты сам заварил это дело,
Так правду узнай до конца.
Свершилася наша разлука,
Истёк установленный срок,
И, как полагается, в муках
На свет появился сынок.
Его я любила, растила,
Не есть приходилось, не спать.
Потом он уехал в Россию
И бросил родимую мать.
Рассталась с единственным сыном,
Осталась в душе пустота,
И мстила я русским мужчинам,
Стреляя им в низ живота.
И вот, среди множества прочих,
А их уже более ста,
И ты, ненаглядный сыночек,
Застрелен мной в низ живота».
В слезах батальон её слушал,
Такой был кошмарный момент,
И резал солдатские уши
Гнусавый латвийский акцент.
Но не было слёз у комбата,
Лишь мускул ходил на скуле.
Махнул он рукой, и ребята
Распяли её на столе.
С плеча свой «калашников» скинул,
Склонился над низким столом
И нежные бёдра раздвинул
Он ей воронёным стволом.
«За русских парней получай-ка,
За сына, который был мой…
» И девушка вскрикнула чайкой
Над светлой балтийской волной.
И стон оборвался короткий;
И в комнате стало темно.
Расплылось на белых колготках
Кровавого цвета пятно.
А дальше, рукою солдата,
Не сдавшись злодейке судьбе,
Нажал он на спуск автомата
И выстрелил в сердце себе.
Лишь эхо откликнулось тупо
Среди седоглавых вершин
Лежат в камуфляже два трупа
И в белых колготках один.
И в братской, солдатской могиле
На горной, холодной заре
Мы их поутру схоронили
В российской, кавказской земле.
Торжественно, сосредоточась,
Без лишних, бессмысленных слов,
Отдали последнюю почесть
Из вскинутых в небо стволов.
Мне ваших сочувствий не надо,
Я лучше пойду и напьюсь.
Зачем вы порушили, гады,
Единый Советский Союз?

Под звонкие народные частушки
Среди церквей, трактиров и палат
Великий Александр Сергеевич Пушкин
В Москве родился 200 лет назад.
Когда была война с Наполеоном
Не удержали дома паренька.
По простыням сбежал через балкон он
И сыном стал гусарского полка.
Он был в бою беспечен, как ребёнок,
Врубался в гущу вражеских полков.
Об этом рассказал его потомок,
Прославленный Никита Михалков.
Трудны были года послевоенные,
Но Александр взрослел, мужал и креп.
На стройке храма у француза пленного
Он финский ножик выменял на хлеб.
И не пугал тогда ни Бог, ни чёрт его,
Он за базар всегда держал ответ,
Он во дворах Покровки и Лефортова
У пацанов имел авторитет.
Он был скинхедом, байкером и репером,
Но финский нож всегда с собой носил,
А по ночам на кухне с Кюхельбекером
Он спорил о спасении Руси.
Запахло над страной ХХ-м съездом.
Он кудри отпустил, стал бородат,
Пошёл служить уборщиком подъезда
И оду «Вольность» отдал в Самиздат.
Он мыл площадки, ползал на коленках,
Отходы пищевые выносил,
А по ночам на кухне с Евтушенко
Он спорил о спасении Руси.
И несмотря на то, что был он гений,
Он был весёлый, добрый и простой.
Он водки выпил больше, чем Есенин,
Баб перетрахал больше, чем Толстой.
В судьбе случались разные превратности,
Пришла пора доносов, лагерей.
И он имел на службе неприятности,
Поскольку был по матери еврей.
Он подвергался всяческим гонениям,
Его гоняли в шею и сквозь строй,
И он не принял Нобелевской премии,
Он в эти годы был невыездной.
Враги его ославили развратником,
И император выпустил указ,
Чтоб Александра в армию контрактником
Призвали и послали на Кавказ.
Но Пушкин, когда царь сослал туда его,
Не опозорил званья казака.
Он тут же зарубил Джохар Дудаева,
И у него не дрогнула рука.
И тотчас все враги куда-то юркнули,
Все поняли, что Пушкин-то - герой!
Ему присвоил званье камер-юнкера
Царь-страстотерпец Николай 2.
И он воспел великую державу,
Клеветникам России дал отпор
И в «Яре» слушать стал не Окуджаву,
Краснознамённый Соколовский хор.
Пришёл он к церкви в поисках спасения,
Преодолел свой гедонизм и лень.
И в храме у Большого Вознесения
Его крестил сам Александр Мень.
И сразу, словно кто-то подменил его,
Возненавидел светских он повес.
И, как собаку, пристрелил Мартынова
(Чья настоящая фамилия Дантес)
Когда подлец к жене его полез.
По праздникам с известными политиками
Обедни он выстаивал со свечкою,
За что был прозван либеральной критикой
Язвительно - «Колумб Замоскворечья».
Пешком места святые обошёл он,
Вериги стал под фраком он носить,
А по ночам на кухне с Макашовым
Он спорил о спасении Руси.
Ведь сказано: «Обрящите, что ищите.»
А он искал всё дальше, дальше, дальше.
И сжёг вторую часть «Луки Мудищева»,
Не выдержав написанной там фальши.
Он научил нас говорить по-русскому,
Назвал его всяк сущий здесь язык.
Он на Лубянке, то есть, тьфу,
на Пушкинской
Нерукотворный памятник воздвиг.
Я перед ним склоню свои колени,
Мне никуда не деться от него.
Он всех живых живей, почище Ленина.
Он - наше всё и наше ничего.
Ко мне на грудь садится чёрным вороном
И карканьем зовёт свою подружку,
Абсурдную Арину Родионовну,
Бессмысленный и беспощадный Пушкин.