Низами Гянджеви - Сокровищница тайн

В дальний путь ты идешь, так иди в этот путь спозаранок.
Снедь в дорогу сбирай, и сбирай ты ее для стоянок.

В этой скудной пустыне, наполненной дэвами , — ад.
В ней сгорают от зноя, от жажды в ней души горят.

Жизни влага нужна, а пустынной что горестней доли?
В ней источником солнечным созданы области соли.

Как вино для неверных — ужасный ее солончак.
Не кебаб в ней находят, а взора недоброго мрак.

Нет в пустыне воды; от ее голубеющей соли,
Как вода, льется желчь человеческой скорби и боли.

По страшащему сердце, по злому, пустому пути
Караван человека спокойно не может идти.

о зное жаркой пустыни, где дэвы нас кружат упорно,
Сердце — в тесном кругу, но томлениям сердца просторно.

Тот, кто к этой пустыне душою приладился, — тот
В своем сердце застывшем одну только горечь найдет.

Вся земля — словно ад. Ты, от страха на ней замирая,
Темный ад отстрани и достигни желанного рая.

Прах земной распадется, но время, живых не любя,
Шаг за шагом ступая, заране растопчет тебя.

И руками своими тебя оно вырвет из праха,
И тебя потеряет, куда-то метнувши с размаха.

Снова к праху вернется из праха исторгнутый прах.
Так зачем же по праху бредешь ты, как будто впотьмах?

Под подошвой своей никого не топчи ты, блуждая;
Мир подобных тебе растоптал без конца и без края.

В мир пришедший не может из мира души унести.
Ведь никто не узнал о безмерном, о тайном пути.

Так зачем же ступать по шипам, по колючим дорогам?
Лучше встать, и уйти, и не медлить в решении строгом.

Из ужасного края ты все же уйдешь. Не пойму,
Что же медлишь ты здесь? Почему не спешишь, почему?

Мир — привал. Эту область считать вековечной не надо.
Злую осень считать нам весною беспечной — не надо.

Хиндустанский мобед в долгом странствии бросил на сад,
Что увидел в пути, испытующий, пристальный взгляд.

Он увидел стоянку, рибат благоденственный, или
Целый край, где красоты прельщали людей и манили.

Здесь цветы, словно зори, раскинули радостный стан.
Здесь в неведенье сладком дышал быстротленный тюльпан.

И цветы, что роскошно являла очам луговина,
Были сладки, как сахар, душисты, как лучшие вина.

Перед острым шипом роза вскинула розовый щит
Возле ивы, что вечно от смутного страха дрожит.

Кудри нежной фиалки, арканами став, угрожали,
И нарциссы глаза, как дирхемы , вокруг рассыпали.

C жемчугами тюльпан, в бирюзе никнет роза. Одна
Им назначена участь: мгновенье зовется она.

Да, мгновенье одно! Красота их возникнет и канет.
Но никто не гадает о том, что с зарею настанет.

Удалился мобед : в отдаленный стремился он край;
Но, домой возвращаясь, вернулся в увиденный рай.

И не встретил он роз, соловьиной не слышал он трели…
Только вороны, каркая, с голых деревьев глядели.

Адом сделался рай. Знать, покинувши царственный дол,
Царь прекрасного замка во мрак синагоги ушел.

Ветви ждали огня, печей уж внимали угрозам.
Взор склонялся, грустя, лишь к вязанкам колючек, — не к розам.

И, в дорогу спеша, надо всем посмеялся мобед ,
Загрустил о себе, не предвидевшем горестных бед.

Он сказал: «Всё, что в мире, что жизни охвачено пленом,
Постоянства не знает, подвластно одним переменам.

Всё, что голову вскинет из темной земли, из воды,
Снова голову клонит в часы неизбежной беды.

Так как в мире земном все приводят пути к разрушенью,
Подчинясь небесам, принужден я идти к разрушенью».

Он сказал: «Всё от неба, и милости нету конца».
И познал он себя, и познал он величье творца.

Он сыскал этот жемчуг, он жил этой светлою тайной.
С этой тайной дошел он до жизни нездешней, бескрайной.

Мусульманин! Скажи, с гебром схож ли ты? Был он могуч.
Ты — источник, но капли не смог обрести ты из туч.

Ты с индусом сдружись, пусть душа его будет не сира.
Ты из мира уйди; да не будет окрестного мира!