«Оставьте мою пуповину в покое…»
Оставьте мою пуповину в покое,
Не надо вязать узлы на память.
Серые волки гимны воют,
Перегрызая мокрую мякоть.
Глотая ноздрями песка точки,
Себя внутри в перламутра жемчуг
Я превращаю. Два света ночью
День вращают. Фосфором блещут.
Темнота разрешает видеть
Взгляды тех, кто уходит утром,
И кощунствуя, бледный зритель
Замирает. О чём-то мудром
Не услышишь, в ступеньках гребня,
Раковины в муравьях и слизнях
Уползают, шифруя требник,
Краской жизни в объятьях ризниц.
«Собрала всю боль и жалость…»
Собрала всю боль и жалость,
Всю истерзанность животного,
Родила такую гадость —
Средство давящее, рвотное
От тоски буйных истерик
Головою стену мять,
Не проснуться без измены.
Повернуть за рукоять
Нож, ещё больней до хрипа
Розовой слюны без перца,
Не спасают на иврите,
Открывая книги дверцы,
Завывания и стоны
В облаках и водах тонут.
«Накрыла, окутала, перевернула…»
Накрыла, окутала, перевернула,
Перепутала руки, ноги.
В солёные капли окунула,
Перекрёстком связала дороги.
И всё.
Пауза, пустота, бесконечность,
Нет перехода, нет возврата.
Где я?
Ответа нет. Я беспечность,
Я вне миров, я вне азарта.
Мимо дорог, тропинок, рек заросших,
Может быть в будущий снег — порошей,
Или в зародыш зерна проросший.
Не умерла, а хотела
Сбросить не нужное тело
Тряпкой, обвислой кожей.
Я от тоски обалдела,
Мне надоели рожи.
Я себя не сумела
Сделать. Сил нет. Пригожей
Стать и ходить павой,
И управлять делами.
Я научилась плавать,
Солёный облизывать камень
И уходить с веками.
«Ты мне не муза, к чему признания?..»
Ты мне не муза, к чему признания?
Я из тебя —
Красная нить.
Если твоё прервётся дыхание,
То и моё перестанет быть.
Быт, суета, пришедшая одурь
Всё затихает, уйдёт пеленой.
Цифру в аналог несёт декодер,
Мир объедается беленой.
Стали глаза большими зрачками,
Лес темноту повстречал светлячками.
«Истерика — головой о стену…»
Истерика — головой о стену,
Истерика — очень громко.
Я тромбом украшу вену
И раздавлю, скомкав
Клопа, захрустев хитином,
На круглые половины,
На смеренные ступени
Тоски зелёной и лени.
Слёзы замёрзшим градом
Побили росток зелёный,
Жёлто-оранжевым ядом
Сбрызнут пирог хвалёный,
Ровненькие кусочки
Мажут кривые зубы,
Просятся в глаз строчки —
Влезут и мозг погубят.
Истерика стихла. Скверно.
Косяк отломанной двери.
«Молоко прокисшею дрянью…»
Молоко прокисшею дрянью,
Тварью кефирно — колбасного фарша
Мучилось утра горячей ранью,
Раненого, кромешного марша
Сердец птиц, разорванного гнезда,
Падавших ниц. Летящая карма
Грызла Туринской лошади удила,
Крики топила, дышала угаром.
Вдребезги ползучих, дешёвых змей
Смеха стекло разлеталось в хруст,
В мрачности олимпийских идей
Спорто — ментальный мозг пуст.
Вопли — не крики, эхо в горах,
Солнце в зените, тело в прах.
«Восемь солнц превращаются в ковш…»
Восемь солнц превращаются в ковш
Зелёно — оранжево — розовый,
Выплывает гусеница или морж,
Глаза отражают грозно
Вошедший свет в черноту зрачков,
Живущих в отдельных далях,
И я пытаюсь собрать с икон
Своё отраженье в деталях.
Я сплю, не увидев утром
Росу, в траве украшенье.
Ложится дорог пудра,
Я превращаюсь в движенье.
Фуршет. И в дорогу.
В пузырьках шампанского
Разные вИденья.
В первом — серый асфальт — убого,
Следом — речки, деревья, гильдии
Заборов от шума,
Стад из коров и буйволов.
Это Герцен «Былое и думы»,
Радищев — о полоумие.
О правильных путешествиях —
Как перебраться к дубу?
Рябина — без ягод, в бешенстве,
Дома без гвоздей, срубы.
Без родословной памяти
Деревья в корнях и листьях,
В шикарно-убогом орнаменте
Щелочь кипит и киснет,
Белыми пузырями детство моё балУя,
Ты, раздуваясь ноздрями,
Поёшь своё «Аллилуйя».
Булочка круглая,
Совершенно пустая,
Что кладут на тебя?
Ждёт рот.
Сыр, колбасу? Я просто не знаю,
С чем и зачем твой бутерброд.
Сверху ещё круглая булочка,
Скушали пальчиком придавив.
Купала блестели и тихо слушали,
Эхо — в Россию,
Звон — в Тель-Авив.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу