Во мне, с годами не свободном,
Все круче напряженный ритм.
И только вижу мимолетно:
Река течет, заря горит.
Березы яркие теснятся,
По свету листья разметав,
И травы никнут — им не снятся
Былые поколенья трав.
Там древние свои законы,
И в безучастности земли
Граничит ритм наш беспокойный
С покоем тех, что уж прошли.
Земля моя, я весь — отсюда,
И будет час — приду сюда,
Когда зрачки мои остудит
Осенним отблеском звезда.
И думаю светло и вольно,
Что я не твой, а ты — моя
От гулких мачт высоковольтных
До неуютного жнивья.
И душу я несу сквозь годы,
В плену взыскательных минут,
Не принимая той свободы,
Что безучастностью зовут.
«Среди цементной пыли душной…»
Среди цементной пыли душной,
Среди кирпичной красноты
Застигла будничную душу
Минута высшей красоты.
И было все привычно грубо:
Столб, наклонившийся вперед,
И на столбе измятый рупор —
Как яростно раскрытый рот.
Но так прозрачно, так певуче
Оттуда музыка лилась.
И мир был трепетно озвучен,
Как будто знал ее лишь власть.
И в нем не достигали выси,
Доступной музыке одной,
Все звуки, без каких немыслим
День озабоченно-земной.
Тяжка нестройная их сила,
Неодолима и густа.
А душу странно холодила
Восторженная высота.
Быть может, там твоя стихия?
Быть может, там отыщешь ты
Почувствованное впервые
Пристанище своей мечты?
Я видел все. Я был высоко.
И мне открылись, как на дне,
В земной нестройности истоки
Всего звучавшего во мне.
И землю заново открыл я,
Когда затих последний звук.
И ощутил не легкость крыльев,
А силу загрубелых рук.
«Так — отведешь туман рукою…»
Так — отведешь туман рукою
И до конца увидишь вдруг
В избытке света и покоя
Огромной дали полукруг.
Как мастер на свою картину,
Чуть отойдя, глядишь без слов
На подвесную паутину
Стальных креплений и тросов.
За ней — певучею и длинной,
За гранями сквозных домов
Могуче веет дух былинный
С речных обрывов и холмов.
Скелет моста ползущий поезд
Пронзает, загнанно дыша.
И в беспредельности освоясь,
Живая ширится душа.
И сквозь нее проходит время,
Сведя эпохи в миг один,
Как дым рабочий — с дымкой древней
Средь скромно убранных равнин.
И что бы сердце ни томило,
Она опять в тебя влилась —
Очеловеченного мира
Очеловеченная власть.
«Опять над голым многолюдьем…»
Опять над голым многолюдьем
Июля солнечная власть,
И каждый рад открытой грудью
К земле по-древнему припасть.
Чей это стан? Какое племя?
Куда идет? Что правит им?..
Но не теряет облик время,
И в людях он невытравим.
Любой здесь временем помечен,
И оттого еще светлей
Святое утро человечье
Сквозит в невинности детей.
Дай подышать на пляже всласть им,
Они в неведенье — и пусть.
И знай, что истинное счастье
Слегка окрашивает грусть.
А речка мирно лижет ноги
Своим холодным языком.
Какие ждут еще тревоги
Тебя, лежащего ничком?
Тебе от них не отрешиться,
Они овеяли твой путь,
К сердце в шар земной стучится:
Мы жили в мире — не забудь.
«Густая тень и свет вечерний…»
Густая тень и свет вечерний —
Как в сочетанье явь и сон.
На золотое небо чернью
Далекий город нанесен.
Он стал законченней и выше,
Не подавляя общий вид.
Движенья полный — он недвижен,
Тревожно шумный — он молчит.
Без мелочей — тупых и тусклых —
Он вынес в огненную высь
И строгость зодческого чувства,
И шпили — острые, как мысль.
«Коснись ладонью грани горной…»
Коснись ладонью грани горной —
Здесь камень гордо воплотил
Земли глубинный, непокорный
Избыток вытесненных сил.
И не ищи ты бесполезно
У гор спокойные черты:
В трагическом изломе — бездна,
Восторг неистовый — хребты.
Читать дальше