Сергей Королёв - РАЙ ЧИНГИСХАНА

Птичка Божия узнает

Много разного всего.

А вернётся - не узнает

Даже дома своего.

Где летала, где бывала?

Надышалась дымом зла -

И до времени устала...

Видит - пепел и зола,

Нет земли - назвать своею.

Ночь. Бездомный скрип телег.

Звёзды корчатся над нею...

Будет старость, будет снег -

И вглядится не мигая

В наползающую тьму,-

Всё ещё не постигая

Смерти вечную тюрьму.

Только время ковыляет

Без заботы и труда.

- Птичка Божия не знает?

Замолчите! ерунда.

Что вы, струны, что вы, струны,

Не поёте для свиней?

Где Бояны и Перуны,

И дела минувших дней?

Во саду ли, в огороде?

Все, смеясь и колобродя,

По могилкам разбрелись.

Только мы бряцаем миру:

Ты - дурак, да я - дурак,

Как ни строим спьяну лиру -

Получается никак!

Вот допьём свои бутылки,

И, ненужный бросив труд,

Заберёмся под могилки -

И тогда нас позовут!

Вот ты разбежишься из окна...

(Разбежишься, дура и лохушка!)

И успеть подумаешь: - Весна!

Вспомнишь маму: - Спички не игрушка!

Вспомнишь и забудешь пёстрый сброд,

Добрых дядей с потными руками,

Телевизор - музыку - народ -

Облака - и там, за облаками,

Кинешь дураков и подлецов,

Кинешь детства радужные цацки...

А весна? - Летит тебе в лицо,

И, балдея, лыбится дурацки.

Он выпивши - она не спавши -

Скандалят - их угомонят

Соседи, совесть потерявши,

Уже в милицию звонят.

Менты потопчутся в прихожей,

Посмотрят в пол и в потолок,-

У них всё так же и всё то же...

Едва уедет “козелок” -

Обнимутся, заплачут оба,

Она - Дюймовочка, он - жлоб,

останутся любить до гроба -

и загонять друг друга в гроб.

Фальшивая девушка из рекламы

в детстве мечтала броситься из окна;

девушка живёт без мамы,

в большой квартире одна.

Да нет - звонит и приходит поклонник,

но...так не похож на судьбу -

и ясно всегда, куда он клонит,

манекен со звездой во лбу.

Завистницы думают: живёт красиво!

А время летит в утиль.

Она запивает контрацептивы,

покупает курицу-гриль...

Никогда не копай, где гладко и чисто!

Постарайся забыть - суметь! -

Что жизнь - гигиеническая вещица,

идеально впитывающая смерть.

В провинциальных страшных городах,

Колючими крещенскими ночами...

(Где фонари горели не всегда,

А что горели, рано отключали) -

По всей Вселенной делалось темно,

И ветхий дом в пространство уносило,

И думалось, что смотришь не в окно,

А в чью-то не зарытую могилу.

И только печь пугала мертвецов,

И бабушка тесней к огню держалась -

Какое бы дремучее лицо

На аспидном стекле ни отражалось.

Я верю: это было в старину!

И в то, что снова повернётся детством

Большая жизнь: я запросто стряхну

Невинную задумчивость младенца,-

И повторится вечное кино,

Где бабушка с седыми волосами,

И после жизни мы в своё окно

Из смерти в жизнь заглядываем сами.

Кому - в унылом карауле

влачить служилую тоску,

и ждать, когда родная пуля

перебежит через реку:

закроет очи, поцелует,

повалит и прижмёт к траве -

и запоёт, и заворкует

в пробитой настежь голове.

Веди усталого солдата

в замысловатые края,

где ни тоски, ни автомата,

ни потной сбруи бытия.

Город сине-серый,

Как бушлат мента.

От осенних скверов -

Та же тошнота.

Но ларьки пивные

И церквей шатры -

Светят, как иные,

Высшие миры.

Мне туда не надо:

Я не дожил дня.

Время листопада,

Мрака и огня!

Огоньки и листья

Катятся во тьму...

Неуч я молиться:

Трудно одному -

Или духу мало?

Верить в Божий свет -

Тьма его объяла?

Или - нет.

Обнимая в ночи нелюбимых своих -

вспоминаем любимых своих:

далеко за морями огней городских

мы оставили их.

И теперь не учи меня жить по-уму -

лучше мне навсегда одному.

Но, позволь, напоследок тебя обниму -

перед тем как во тьму.

“Дядя Коля был тоже чудак:

Слишком рано убрался со свету...”

Я подумал о нём просто так,

Фотографии тех, кого нету,

Из родни, кого нету в живых,

В деревенском альбоме листая,

Элегантно грустя: - Что же вы,

Как по саду листва золотая,

Улетели - не знаю куда?