Андрей Добрынин: Сборник поэзии 5

Тот жар, который в жилах бродит, Который в них Приап зажег, Их безошибочно приводит На некий тайный бережок.

И у подножья медных сосен, Вечерним светом облита, На терракотовом откосе Мелькнет пастушек нагота.

Испуг, погоню и в неравной Борьбе ослабшую красу Все эпизоды жизни фавна Я в сердце бережно несу.

И я, как в этом странном фильме, Леса облазил от и до И наконец на старом ильме Дриады высмотрел гнездо.

Напрасно вы меня искали В гнезде дриады наверху, Как мальчиком на сеновале, Я в птичьем нежился пуху.

И я, как мальчиком, бывало, Мечтой наполнил ход часов, Хоть жизнь людей ко мне взывала, Смущая тишину лесов.

Ну что, краснея от натуги, Ревете вы "Андрей, Андрей"? Мне хорошо в гнезде подруги, А вы подите прочь скорей.

2001

Андрей Добрынин

В часы, когда небо набрякло угрюмым свинцом И клочья теряет, над щеткой антенн волочась, Бреду я Тверской с перекошенным, жутким лицом, Как будто мне вставили нечто в казенную часть.

Еще накануне вкушал я покой и комфорт, Менял секретарш, в дорогих ресторанах кутил, Но тут из Кремля незаметно подкрался дефолт И по лбу меня суковатой дубиной хватил.

Любой содрогнется, увидев мой мертвенный взгляд И слюни, текущие на заграничный пиджак, И кажется мне, что вокруг Каракумы лежат, Где жертвы дефолта белеет иссохший костяк.

И вот по Тверской совершаю я траурный марш, В упорном молчанье тараня людей круговерть, Ведь жизнь без шофера, охранников и секретарш На самом-то деле - прешедшая заживо смерть.

Вчера я бы мог заместителя вызвать к себе И долго, чаек попивая, глумиться над ним, И вот сиротливо бреду в человечьей гурьбе, Пугая прохожих расхристанным видом своим.

Украл у меня подчиненных коварный дефолт И сделал обычным ничтожеством с тощей мошной. Теперь не румян я, как прежде, а гнилостно-желт, Ведь мертвое время раскинулось передо мной.

Неужто вы, люди, не слышите траурных труб И плакальщиц хору ужели не внемлете вы? Вчера - бизесмен, а сегодня - безжизненный труп, С разинутым ртом я блуждаю по стогнам Москвы.

2001

Андрей Добрынин

Стоит в степи скотомогильник, Но если влезешь на него, То и тогда в степном раздолье Не обнаружишь ничего.

Прохожие здесь крайне редки, И им, конечно, невдомек, Что смертоносную бациллу Скрывает этот бугорок.

Когда-то дохлую скотину Сюда складировал колхоз, А после в яму сыпал известь, Лил керосин и купорос.

А уцелевшую бациллу Сырой засыпали землей. Но вы не путайте бациллу С какой-нибудь трусливой тлей.

Бацилла стискивала зубы, Как в замке Иф Эдмон Дантес, И знала, что увидит снова Лазурный свод родных небес.

И понял я ее страданья, Ее тоску, и боль, и злость, И потому мне всю неделю Ни днем, ни ночью не спалось.

Бацилла ведь не выбирала Свою судьбу, размер и стать, А то бы розовым фламинго Она бы пожелала стать.

И прежде чем свои упреки Бросать в лицо сурово ей, Взгляните, сколько расплодилось Так называемых людей.

Отсюда духота, и склоки, И загрязнение среды, И лишь вмешательство бациллы Прореживает их ряды.

Хоть жадно жрет себе подобных Венец природы - человек, Но он в порядке, а бацилла В могиле коротает век.

Андрей Добрынин

Однако Бог распорядился, Чтоб наступило время "Ч", И вот я на скотомогильник Пришел с лопатой на плече.

Да, я спасу тебя, бацилла, Ведь я по жизни милосерд. Дам молочка тебе сначала, А после посажу в конверт.

Лети в Америку, бацилла Хоть с ней мы нынче и дружны, Но не всегда же на Россию Все шишки сыпаться должны.

2001

Андрей Добрынин

Стих мой напоминает робота, Устаревшего робота с пятнами ржавчины, Допотопные схемы его - на лампах, И его медлительность просто бесит.

Если я посылаю его куда-то, Он идет, погромыхивая и лязгая, Высоко, как ездок на велосипеде, Поднимая разболтанные колени.

Стопу припечатывает к земле он Плотно, словно давя таракана, И на мгновение замирает, Как будто ждет тараканьей смерти.

И вновь затем начинает движение, Такое неуклюже-размеренное, Что всем прохожим, то есть читателям, Тоску и зевоту оно внушает.

Но иногда затрещит в нем что-то, Где-то искра пробьет изоляцию, И сила тока меняется в контуре, И напряжение буйно скачет.

Тогда он подергивается в судорогах И, как медведь, начинает приплясывать, И громыхает - словно хохочет, Веселью грубому предаваясь.

Свое веселье однообразное Он дополняет резкими звуками Так же размеренно и монотонно Кричит тукан, бразильская птица.

Все это выглядит крайне нелепо, Внушая уныние и брезгливость Всякому зрителю, то есть читателю, Но, к счастью, длится это недолго.