Владимир Маяковский: Стихотворения (1912-1917)

Хоть ты, хромой богомаз,

лик намалюй мой

в божницу уродца века!

Я одинок, как последний глаз

у идущего к слепым человека!"

[1913]

Листочки.

После строчек лис -

точки.

[1913]

Земля!

Дай исцелую твою лысеющую голову

лохмотьями губ моих в пятнах чужих позолот.

Дымом волос над пожарами глаз из олова

дай обовью я впалые груди болот.

Ты! Нас - двое,

ораненных, загнанных ланями,

вздыбилось ржанье оседланных смертью коней.

Дым из-за дома догонит нас длинными дланями,

10 мутью озлобив глаза догнивающих в ливнях огней.

Сестра моя!

В богадельнях идущих веков,

может быть, мать мне сыщется;

бросил я ей окровавленный песнями рог.

Квакая, скачет по полю

канава, зеленая сыщица,

нас заневолить

веревками грязных дорог.

[1913]

Девушка пугливо куталась в болото,

ширились зловеще лягушечьи мотивы,

в рельсах колебался рыжеватый кто-то,

и укорно в буклях проходили локомотивы.

В облачные пары сквозь солнечный угар

врезалось бешенство ветрян_о_й мазурки,

и вот я - озноенный июльский тротуар,

а женщина поцелуи бросает - окурки!

Бросьте города, глупые люди!

и Идите голые лить на солнцепеке

пьяные вина в меха-груди,

дождь-поцелуи в угли-щеки.

[1913]

Лезем земле под ресницами вылезших пальм

выколоть бельма пустынь,

на ссохшихся губах каналов -

дредноутов улыбки поймать.

Стынь, злоба!

На костер разожженных созвездий

взвесть не позволю мою одичавшую дряхлую мать.

Дорога - рог ада - пьяни грузовозов храпы!

Дымящиеся ноздри вулканов хмелем расширь!

10 Перья линяющих ангелов бросим любимым на

шляпы,

будем хвосты на боа обрубать у комет, ковыляющих

в ширь.

[1913]

По эхам города проносят шумы

на шепоте подошв и на громах колес,

а люди и лошади - это только грумы,

следящие линии убегающих кос.

Проносят девоньки крохотные шумики.

Ящики гула пронесет грузовоз.

Рысак прошуршит в сетчатой тунике.

Трамвай расплещет перекаты гроз.

Все на площадь сквозь туннели пассажей

10 плывут каналами перекрещенных дум,

где мордой перекошенный, размалеванный сажей

на царство базаров коронован шум.

[1913]

Адище города окна разбили

на крохотные, сосущие светами адк_и_.

Рыжие дьяволы, вздымались автомобили,

над самым ухом взрывая гудки.

А там, под вывеской, где сельди из Керчи -

сбитый старикашка шарил очки

и заплакал, когда в вечереющем смерче

трамвай с разбега взметнул зрачки.

В дырах небоскребов, где горела руда

10 и железо поездов громоздило лаз -

крикнул аэроплан и упал туда,

где у раненого солнца вытекал глаз.

И тогда уже - скомкав фонарей одеяла -

ночь излюбилась, похабна и пьяна,

а за солнцами улиц где-то ковыляла

никому не нужная, дряблая луна.

[1913]

Через час отсюда в чистый переулок

вытечет по человеку ваш обрюзгший жир,

а я вам открыл столько стихов шкатулок,

я - бесценных слов мот и транжир.

Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста

где-то недокушанных, недоеденных щей;

вот вы, женщина, на вас белила густо,

вы смотрите устрицей из раковин вещей.

Все вы на бабочку поэтиного сердца

10 взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош.

Толпа озвереет, будет тереться,

ощетинит ножки стоглавая вошь.

А если сегодня мне, грубому гунну,

кривляться перед вами не захочется -и вот

я захохочу и радостно плюну,

плюну в лицо вам

я - бесценных слов транжир и мот.

[1913]

Вошел к парикмахеру, сказал - спокойный:

"Будьте добр_ы_, причешите мне уши".

Гладкий парикмахер сразу стал хвойный,

лицо вытянулось, как у груши.

"Сумасшедший!

Рыжий!" -

запрыгали слова.

Ругань металась от писка до писка,

и до-о-о-о-лго

10 хихикала чья-то голова,

выдергиваясь из толпы, как старая редиска.

[1913]

"Какая очаровательная ночь!"

"Эта,

(указывает на девушку),

что была вчера,

та?"

Выговорили на тротуаре

"поч-

перекинулось на шины

та".

10 Город вывернулся вдруг.

Пьяный на шляпы полез.

Вывески разинули испуг.

Выплевывали

то "О",

то "S".

А на горе,

где плакало темно

и город

робкий прилез,

20 поверилось:

обрюзгло "О"

и гадко покорное "S".